– Может, выпьете? – я указал на бутылки и лед, стоявшие на сервировочном столике.

Гатри налил им обоим джина, а Матерсон уселся напротив меня, наблюдая, как я доедаю рыбу.

– Я сделал несколько телефонных звонков, – сказал он, когда я отодвинул тарелку. – И мне сказали, что Харри Брюс исчез в июне пять лет назад, и с тех пор о нем не слышали. Я разузнал хорошенько и обнаружил, что три месяца спустя в Грэнд-Харбор приплыл Харри Флетчер – из Сиднея, Австралии. Насколько это верно?

Я вытащил из зуба большую рыбью кость и закурил длинную черную сигару.

– Хочу добавить. Некто, кто знал его, сказал мне, что у Харри Брюса на левой руке шрам от ножевого ранения, – промурлыкал он, и я мгновенно взглянул на тонкую линию, пересекавшую мое предплечье. Рубец побледнел с годами и стал менее заметен, но все еще выделялся на фоне загорелой кожи.

– Но это может быть совпадением, – сказал я и затянулся. Сигара была крепкой и ароматной, у нее был вкус моря, солнца и специй. Я был спокоен, они пришли заключить сделку.

– Да, возможно, – согласился Матерсон и с интересом огляделся. – А вы тут мило устроились, Флетчер. Уютно, не правда ли?

– Да-да, мило и уютно. Ради этого приходится вкалывать, – согласился я.

– Однако это не сравнишь с шитьем почтовых мешков в тюрьме или работой в каменоломне.

– Пожалуй, вы правы.

– Джеймс собирается задать вам завтра несколько вопросов. Не обижайте его, Флетчер. Когда мы покинем остров, можете забыть о том, что когда-либо нас видели. Ну, а мы, в свою очередь, забудем сказать кому надо об этих забавных совпадениях.

– Мистер Матерсон, сэр, у меня ужасная память, – заверил я его.

После разговора, подслушанного мною в салоне «Балерины», я ожидал, что они попросят меня выйти в море рано утром, так как для них был важен свет зари. Однако никто даже не вспомнил об этом. Когда они ушли, я понял, что не усну, и зашагал по пляжу вдоль излучины залива к Бараньему мысу, чтобы полюбоваться восходящей над пальмами луной. Я просидел там до полуночи. Паром уже отошел от причала, но Хэм Боун, паромщик, подвез меня в своей лодке до якорной стоянки «Балерины». Пока мы подплывали к ней, я разглядел знакомую фигуру, маячившую на нижней палубе.

– Эй, Чабби! – я даже подпрыгнул. – Неужто твоя благоверная выставила тебя из постели?

Даже в предрассветной мгле было заметно, что палуба «Балерины» надраена до блеска, а все ее металлические части отполированы. Наверно, он трудился не менее двух часов. Чабби обожает «Балерину» почти так же, как я.

– Она выглядела, как городской нужник, Харри, – проворчал он. – Ну и компания у тебя на борту – одни неряхи, – он шумно сплюнул за борт. – Никакого уважения к судну.

Он приготовил мне кофе, крепкий и ароматный, какой умеет варить только он, и мы пили его, сидя в салоне. Чабби, хмурясь над своей кружкой, дул на дымящийся черный напиток. Он что-то хотел сказать мне.

– Как там Анджело? – осведомился я.

– Развлекает раванских вдовушек, – проворчал тот в ответ.

На острове трудно найти работу всем трудоспособным мужчинам, поэтому многие по трехлетнему контракту уплывают работать на станции спутниковой связи к военно-морской базе на острове Равано. Их молодые жены, раванские вдовушки, остаются дома. А как известно, все островитянки славятся своей горячей кровью и дружелюбным обхождением.

– Анджело совсем свихнулся.