Мой противник схватил пистолет левой рукой, сжимая его изо всех сил и целиком сосредоточившись на оружии. В это время я опять поднялся с колен, держа в одной руке гарпун, вскинув его вверх, целясь в согнутую спину Гатри. Как только острие коснулось его спины, я, нажав что было сил, вогнал гарпун, как можно глубже ему меж ребер. Шок отбросил Гатри на палубу, пистолет снова выпал у него из рук, а от покачивания судна он отлетел еще дальше.
Теперь Гатри кричал, это был душераздирающий вопль агонии – сталь глубоко пронзила его. Я нажал еще сильней пытаясь повредить сердце или легкие, но древко сломалось возле самого лезвия. Гатри снова откатился за пистолетом, в отчаянной попытке схватить оружие. Отбросив рукоять гарпуна, я не менее отчаянно пытался натянуть веревку, чтобы удержать его.
Как-то мне довелось увидеть двух женщин-борцов, сражающихся по колено в черной жиже. Это было в ночном клубе района Сант-Паули, в Гамбурге. И вот теперь мы с Гатри давали то же представление, только вместо грязи мы барахтались в луже крови. Извиваясь, мы катались по палубе, и нас безжалостно мотало из стороны в сторону покачиванием «Балерины».
Наконец, Гатри стал слабеть. Он пытался нащупать здоровой рукой торчащее в его спине лезвие. Однако мне при следующем толчке судна удалось накинуть ему на горло виток веревки и прижать ее конец ногой к подставке рыбацкого стула. Затем я, собрав остатки сил, сделал рывок. В одно мгновение из его горла с шумом вырвался выдох, язык выпал изо рта, тело расслабилось, конечности безжизненно вытянулись, а голова моталась из стороны в сторону от качки «Балерины». Я так устал, что мне было все безразлично. Моя рука непроизвольно разжалась, и веревка выскользнула из нее. Я откинулся назад и закрыл глаза. Забытье окутывало меня, словно саван.
Когда сознание вернулось, мне показалось, что лицо горит, словно обожженное кислотой. Губы распухли, а жажда жгла, как лесной пожар. Я пролежал лицом вверх не менее шести часов под тропическим солнцем, безжалостно палившим меня. Медленно я перекатился на бок и беззвучно заплакал от безграничности боли, пронзающей мне грудь. Я немного полежал без движения, чтобы боль ослабла, и начал исследовать рану. Пуля под углом прошила бицепс левой руки, не задев кости, и вышла, проделав громадную дыру, через трицепс. Сразу после этого она пропахала мне грудь. Рыдая от усилий, я ощупал рану пальцем. Ребро было задето, и ощущалась открытая кость – она была сломана, и на конце ее оставались плоские свинцовые осколки пули, а в обгорелой плоти застряли щепки ребра. Пуля прошла через толстые мышцы спины и вырвалась наружу ниже лопатки, оставив дыру размером с кофейную чашку. Я снова повалился на палубу, тяжело дыша и пытаясь побороть приступы головокружения и тошноты. Мои исследования вызвали кровотечение, но теперь я, по крайней мере, знал, что пуля не задела грудную полость. У меня оставался шанс выжить. Пока же я отдыхал, с грустью разглядывая себя. Мои одежда и волосы запеклись от крови, палуба была залита кровью – она засохла, почернела и блестела на солнце.
Гатри лежал на спине. Остаток гарпуна все еще торчал из него, а на шее болталась веревка. В его животе уже начали собираться газы, он вспух, что придавало мертвецу сходство с беременной женщиной.
Я поднялся на колени и пополз. Тело Матерсона наполовину загораживало вход в рубку – разнесенное на куски пулями оно напоминало изуродованную жертву какого-то хищника. Я переполз через него и заскулил, увидев ледник позади бара.
Я выпил три банки кока-колы подряд, захлебываясь от нетерпения и жажды. Я проливал ледяной напиток себе на грудь, стоная и отфыркиваясь при каждом глотке. Затем я снова прилег отдохнуть, закрыл глаза, и мне захотелось уснуть навсегда.
«Черт, где это мы?» – вопрос вернул меня в чувство. «Балерина» плыла вдоль коварных рифов и отмелей побережья.
Я с трудом поднялся на ноги и добрел до блестящей от крови палубы. |