Фил намеревался незамеченным проскользнуть наверх по лестнице в свою комнату, но не тут-то было. В дверях уже возник папаша Кло с огромной сковородкой в руках. Его высокую худощавую фигуру украшал традиционный клетчатый фартук и белый поварской колпак. На небольшом расстоянии от ноги хозяина появился Патриций и возмущенно мяукнул.

– Вот именно, Филип, где тебя носило? – подхватил папаша Кло, всегда в гневе называвший сына полным именем.

Почувствовавший поддержку Патриций уселся возле хозяйской ноги и начал умываться.

– Был у Дженнифер, папа, – устало сказал Фил. Он определил, что отец в состоянии средней рассерженности – иначе Патриций не покинул бы кухню и не уселся рядом.

Главное, не спросить его сейчас, что случилось, иначе опять заведется, подумал Фил и сказал: – Я долго ждал ее, она была у Мэри. Терпеть ее не могу, курить выучила, теперь напоила…

– Да, испорченная девчонка, – согласился отец. – И почему Энн позволяла Дженни водиться с ней… Ты мне лучше скажи, как Дженни? Отнес ей мое жаркое? С грибным соусом, как она просила?

– Нет, па, я же не заходил домой, не успел. Я пришел, ее не было, долго ждал, волновался. У меня все не идет из головы, что нельзя оставлять ее одну, как сказал тогда врач.

– Тебе кажется, что она еще не оправилась?

– По-моему, она уже приходит в себя. По крайней мере, сегодня даже улыбалась. И вчера полквартиры заляпала краской.

– Да, бедная девочка… Ты есть будешь? – Он сердито пнул устроившегося возле его ноги кота и начал говорить, постепенно распаляясь: – Но, извини, этот гад заставил меня забыть об ужине. – Он снова поднял ногу, однако Патриций огрызался уже откуда-то из кухни. – Вечно он мешает мне спокойно заниматься делами.

– Я пойду спать, ладно, па? – спросил Фил, но папаша Кло уже повернулся к нему спиной и пошел в кухню, размахивая сковородкой и обращаясь к Патрицию.

Фил прислушался в надежде узнать, что стало причиной очередной вспышки отцовского гнева.

– Что ты меня завел? – спрашивал тем временем папаша Кло у безмолвного Патриция. – Впервые, что ли? В этот раз попался настырный мальчишка. Ему ведь платят, чтобы он не давал мне спокойно жить. Я, видите ли, не такой, как все… – Послышался стук кидаемой посуды – папаша Кло снова начинал выходить из себя. – Этот сопляк будет мне еще доказывать, что я, видите ли, смогу больше успевать и зарабатывать, если куплю у него всякую ерунду и не буду сам мыть посуду, резать и вообще! Ты же помнишь, я его спросил: «Что ты понимаешь в стряпне? Хочешь есть бездушные бутерброды и пиццы – иди за угол, не ходи к папаше Кло».

Снова послышался грохот и обиженное мяуканье. Было ясно, что Патриций опять согнан с теплого места и вынужден участвовать в разговоре.

– Люди идут ко мне, потому что я для них готовлю. Для них! Почему я должен комуто объяснять, что обожаю сам ходить на рынок? Ты помнишь, с каким трудом мы выгнали мальчишку, который навязывал мне какой-то дурацкий велосипед с еще более дурацким прицепом? И каждый долдонит, что беспокоится о моем здоровье и процветании моей закусочной! Черт знает что! Второй раз за неделю портят нервы старому человеку. Может, я правда упрямый и дурной старикашка, как проорал этот сопляк, когда я спускал его с лестницы… Может, я и впрямь всей улице мозолю глаза своей старомодностью. Почему все соседи говорят, что из этой развалюхи надо переехать в квартиру… Почему я действительно всем мешаю? А этот, который требовал, чтобы я хотя бы купил машину, которая заливает водой тарелки, ты помнишь, что он мне заявил? А? Что я порчу жизнь сыну, что никто не захочет иметь дело с парнем, отец которого обожает лук… Ты помнишь, когда я запустил в него слоеным тестом и вслед еще вытряхнул остатки муки, он прокричал, что мой сын плохо видит, потому что я слишком часто режу лук… А что мне было ему сказать? Что лук – это все, это жизнь блюда… А Фил…

– Фил обожает, па, когда ты режешь лук и ссоришься при этом с Патриком.