Лорел Гамильтон. Глоток мрака
Мередит Джентри - 7
Мне мнится: с пасмурным челом
Хожу в покое я пустом,
В котором прежде я бывал,
Где я веселый пировал;
Но уж огни погашены,
Гирлянды сняты со стены,
Давно разъехались друзья,
И в нем один остался я.
Томас Мур (Национальные песни, 1818)
Джонатану, который идет со мной по пустым покоям и зажигает огни по пути.
Глава первая
Ища спасения, люди приходят в больницу, но что могут врачи? Наложить заплаты да сшить по швам, но не сделать, как было. Кошмарное пробуждение в страшном месте им не отменить, не сделать бывшее не бывшим. Меня изнасиловали, и ни добрый доктор, ни милая дама из «Группы защиты жертв сексуального насилия» этого изменить не могут. Пусть я этого не помню из-за примененных дядюшкой чар, но есть факты – следы, обнаруженные при медицинском осмотре, и данные анализов.
Часто думают, что настоящая эльфийская принцесса должна жить как в сказке, но сказки только кончаются хорошо, а пока рассказ не окончен, какой только жути не случится! Рапунцель помните? Ее принца ослепила ведьма – глаза выцарапала. В конце сказки Рапунцель вылечила его своими волшебными слезами, но это же только в конце сказки! Золушка жила не лучше рабыни, а Белоснежку четырежды едва не убила злая королева. Все помнят ядовитое яблочко, но был же еще и охотник, и заколдованный кушак, и отравленный гребень. Возьмите любую старую сказку и убедитесь, что для ее героини описанное время – настоящий ужас и кошмар.
Я – принцесса Мередит Ник-Эссус, наследница верховного трона страны фейри, и сказка моя в самой середине. До пресловутого «долго и счастливо», если оно вообще будет, мне еще семь верст и все лесом.
Сейчас я лежу на больничной койке в уютной одиночной палате очень хорошей больницы. В акушерском отделении – потому что я беременна, но не от моего сумасшедшего дядюшки. Я была беременна до того, как он меня похитил, беременна близнецами от мужчин, которых я люблю. Они рисковали всем, чтобы спасти меня от Тараниса. Теперь я в безопасности, меня защищает один из величайших воинов в истории фейри – Дойл, называвшийся прежде Мраком Королевы. Теперь он мой Мрак. Он стоит у окна, глядя в ночную тьму, настолько разбавленную огнями больничной парковки, что чернота его волос и кожи кажется куда темней черноты за окном. Обычных темных очков на нем сейчас нет – но глаза у него так же черны, как их стекла. Единственное светлое пятно в полумраке палаты – это блики на серебряных колечках, окаймляющих изящный изгиб уха вплоть до заостренной верхушки, выдающей смешанную кровь. Да, как и я сама, Дойл не чистокровный сидхе, а полукровка.
Сверкнул на свету бриллиант в мочке уха: Дойл повернул голову, словно почувствовав мой взгляд. Наверное, на самом деле почувствовал: он был придворным убийцей на службе у королевы добрую тысячу лет до того, как я родилась.
Он шагнул ко мне, и шевельнулись черным плащом волосы до пят. Одет он был в больничную зеленую пижаму – взамен одеяла, в которое его укутали в машине «скорой помощи». Дойл отправился спасать меня к Золотому двору, преобразившись в черную собаку. Меняя облик, он лишается всего, что на нем есть – и одежды, и оружия, но, как ни странно, не сережек. Многочисленные колечки в ушах и серьга в соске остаются, когда он возвращается в человеческий облик – может быть потому, что они с Дойлом нераздельны.
Дойл подошел к кровати и взял меня за свободную руку – в другой торчала капельница, потому что привезли меня обезвоженную и в состоянии шока. Не будь я беременна, меня бы еще и не так накачали лекарствами. Я бы на любые согласилась и сейчас, только бы они заставили меня забыть. Забыть не только о том, что сделал со мной собственный дядя, но и о том, что мы лишились Холода. |