– Тебе уже не хватает женских тел?

Молодой человек обиженно и несколько нарочито отвернулся в сторону вспомогательного пульта:

– Ты же знаешь, что это было всего лишь раз.

– Знаю, знаю… – она лениво отмахнулась. – Все через это проходят. Все равно, что спать с куклой.

Тут она немного, как, впрочем, и все сотрудники, кривила душой. Все дело было в том, что для тяжёлых работ на плантациях сорсы годилась только первоклассная генетическая форма.

Рубить плотные водоросли на глубине в полсотни метров по десять часов подряд было настолько тяжёлым занятием, что виброножи приходилось заряжать перед каждой сменой, а клоны выдерживали не больше двух-трёх лет такой каторги.

Именно поэтому физической форме клонов придавалось такое значение. Широкая грудь с пластами мощных мышц, широкий костяк и правильные черты лица.

Зрелище идеально сложенных мужских и женских тел вполне было способно соблазнить человека и покрепче, чем развращённых цивилизацией вседозволенности работников фабрики.

Секс с оболочками, как называли тела, не поощрялся, но и не запрещался. Руководство, озабоченное по-настоящему только исполнением программы производства, следило вполглаза лишь за тем, чтобы всё было относительно в рамках приличий.

Знания языка уже влили в головы будущих работников ферм, и теперь оставалось провести маркировку тел. Но это уже забота другой смены. Лаборантка поставила подпись в журнале и, не дожидаясь напарника, вышла из помещения репликации. Сегодня на верхнем уровне фабрики устраивали вечеринку, и она не хотела опоздать на праздник.

Когда помещение опустело, глаза клона сто четыре-десять вдруг закрылись, тело вздрогнуло, задёргалось, словно под воздействием тока, и когда глаза снова открылись, в них уже не было пустоты, а было напряжённое внимание, с которым клон осматривал помещение зала.

Рука поднялась и, осторожно потрогав загубник, прошлась пальцами по лицу, голове и быстро ощупала всё тело.

Нештатная активность тела была сразу же отслежена системой, и в дыхательную смесь впрыснули снотворное, погрузившее оболочку в глубокий сон.

Потом вернулось обоняние. И это было удивительно: пахло… стерильностью. Словно в больничной палате. Острый, резкий запах чистоты, дезинфицирующих средств, озона и какой-то душистой химии.

Затем проявилось осязание. Виктор лежал на чем-то слегка упругом, гладком и приятно прохладном. Пошевелил рукой. Движения оказались лёгкими, тело слушалось, как после сеанса массажа. И ни одеяла, ни подушки. Просто кровать или плотный матрац. Рука двинулась дальше. Результат не обрадовал: кровати тоже не наблюдается, если только он, подобно Гулливеру, не угодил в страну великанов Бробдингнег и не валяется теперь на постели одного из аборигенов.

Рука быстро ощупала тело. Одежды нет, но и тело сильно отличалось от его родной оболочки. Уж своё-то тело за прошедшие почти полвека он знал досконально. Но в целом он оценил новую оболочку на твёрдую пятёрку. И кожа – плотная, гладкая, шелковистая, словно детская.

Последним включилось зрение, и сразу резануло болью по нервам, словно пилой. Виктор плотно зажмурил глаза и вздохнул. Затем осторожно приоткрыл один глаз. Лучше не стало. Отвернулся от света и проморгался от слёз, потоком текущих из глаз. Сразу стало чуть лучше, но резь в глазах лишь снизила напряжение, став из невыносимой просто неприятной.

Опершись на правую руку, он перевернулся на бок и с трудом сел. Открывшееся ему зрелище более всего напоминало горячечный бред. Большая квадратная комната без окон, дверей, какой-либо мебели и без намёка даже на светильники, тем не менее была ярко освещена. Свет шёл отовсюду. И в этой комнате прямо на полу вповалку лежала целая куча голых мужчин.

«Если это – баня, то круто тут гуляли!» – промелькнула ехидная мысль.