Фриц Лейбер. Глубинный ужас
Нижеприведенная рукопись обнаружена в медном с мельхиором ларце, покрытом прихотливой чеканкой уникальной современной работы, что был приобретен на аукционе невостребованной собственности, переданной полицией государству по истечении положенного срока, в округе Лос-Анджелес, штат Калифорния. В ларце с рукописью нашлись также два тонких сборника стихов: «Азатот и прочие ужасы» за авторством Эдуарда Пикмена Дерби («Оникс-сфинкс-пресс», Аркхем, Массачусетс) и «Хозяин туннелей» Георга Рейтера Фишера («Птолеми-пресс», Голливуд, Калифорния). Записи были сделаны рукою второго из поэтов, если не считать двух писем и телеграммы, вложенных между листами. Ларец и его содержимое поступили в ведение полиции 16 марта 1937 года, по обнаружении изувеченного трупа Фишера рядом с его обрушенным кирпичным домом на Стервятниковом Насесте при довольно жутких обстоятельствах. Сегодня бесполезно искать на карте района Голливудских холмов населенный пункт под названием Стервятниковый Насест, который и городом-то не считался. Вскорости после изложенных здесь событий его название (и без того давно раскритикованное) было изменено благоразумными агентами по продаже недвижимости на Райский Гребень, а само поселение в свой черед поглотил город Лос-Анджелес — событие в тамошних краях не то чтобы уникальное. Точно так же, после небезызвестных скандалов, о которых лучше бы и не вспоминать, название Раннимид было изменено на Тарзану — в честь главного литературного шедевра самого знаменитого и безупречного из тамошних жителей. Магнитооптический метод, о котором пойдет здесь речь и «посредством которого уже обнаружены два новых элемента», — не обман и не вымысел, а технический прием, весьма популярный в 1930-х годах (хотя с тех пор и дискредитированный). Чтобы в этом убедиться, достаточно заглянуть в любую таблицу химических элементов того времени или в словарные статьи «алабамин» и «виргиний» в «Новом международном словаре» Уэбстера (второе, полное издание). Разумеется, в современных таблицах они отсутствуют. «Безвестный строитель Саймон Родиа», с которым общался отец Фишера, — это не кто иной, как всеми чтимый народный архитектор (ныне покойный), создатель непревзойденно прекрасных башен Уоттса.
Лишь усилием воли удерживаюсь я от пространного рассказа про недвусмысленно чудовищные предположения, вынуждающие меня решиться — в пределах ближайших восемнадцати часов и не позже! — на отчаянный и, по сути, пагубный шаг. Записать надо так много, а времени почти не осталось. Самому-то мне для подкрепления собственной убежденности никакие письменные доводы не нужны. Все это для меня куда реальнее, нежели повседневная обыденность. Стоит мне только закрыть глаза — и я словно наяву вижу побелевшее от ужаса, большеротое лицо Альберта Уилмарта, мученика мигрени. Верно, есть тут нечто от ясновидения, поскольку, сдается мне, выражение его лица не то чтобы сильно изменилось с тех пор, как мы виделись в последний раз. Мне ничего не стоит вновь услышать эти отвратительные манящие голоса — точно гудение адских пчел и великолепных ос, что поселились во внутреннем ухе, которое я теперь не в силах заткнуть — да и не захочу того вовеки. Больше скажу: внимая им, я задумываюсь, а стоит ли вообще записывать этот из ряда вон выходящий документ. Его найдут — если, конечно, и впрямь найдут! — в месте, где люди серьезные не придают значения странным откровениям и где шарлатаны встречаются на каждом шагу. Может, оно и к лучшему; может, стоило бы подстраховаться и порвать в клочки этот лист… Я-то сам нимало не сомневаюсь, к чему приведут систематические научные попытки исследовать те силы, что подстерегли меня в засаде и очень скоро заявят на меня права (и добрый ли прием меня ожидает?). |
