Кавалькада двигалась дальше, к тому месту, откуда бежали крестьяне.

— Там. — Луи указал на восток, где за рощей возник первый клуб черного дыма. — Вон они, ублюдки, жгут деревню. Мы помчимся галопом, нападем с ходу и порубим их всех на куски.

— Господин, — сказал Ранульф, — нам следует поступить разумнее. Сейчас они готовы к атаке, полагаю, даже ждут ее, а мы не знаем, сколько их там. Тем беднягам в деревне мы уже ничем не поможем. Пусть даны вернутся на свои корабли и двинутся к следующей. Мы пошлем всадников, чтобы те следили за ними и сообщали об их перемещениях, а сами скроемся. При высадке они станут уязвимы: после того, как вытащат корабли на сушу, но прежде, чем построятся в боевые порядки. Тогда мы нападем на них и перебьем почти всех, это я обещаю.

Луи взглянул на Ранульфа так, словно тот начал богохульствовать во время литургии. И подумал, не растерял ли старый боевой конь всю свою храбрость, не оставил ли ее в уютном доме в Руане.

— Чепуха, — сказал он. — Мы нападем на них открыто, как мужчины. Без промедления.

И они напали, потому что, несмотря на отцовский наказ слушать Ранульфа, Луи оставался предводителем и сыном графа, его слова обладали властью. Именно Луи, а точнее, именно отца Луи эти воины боялись сильнее. И они не знали, о чем граф говорил сыну наедине.

Они галопом помчались к деревне, взбивая на дороге пыль, появившуюся в отсутствие дождей. Копыта коней поднимали целые тучи пыли, которые предупредили данов об их приближении за полчаса. Но все это Луи понял много позже, когда вновь и вновь вспоминал многочисленные глупости, совершенные им в тот день.

Глава седьмая

Хильдерика же, который ложно пользовался именем короля, после того как была острижена его голова, отправили в монастырь.

Когда они подъехали к деревне, та уже горела. Норманны находились там, но Луи заметил лишь нескольких, и они не казались готовыми к бою, поскольку расхаживали с награбленным добром в руках. Конные франкские воины ринулись на них, даны бросили добычу и скрылись среди глинобитных хижин, терявшихся в огне и дыму.

Луи вел своих людей; они на полном скаку погнались за бегущими данами. Копыта загрохотали по единственной в деревне дороге, мечи блеснули в руках. Их встретил сначала дым, затем жар пламени, а после — смертоносный рой стрел лучников, притаившихся по обе стороны дороги, невидимых в дыму.

Все полетело кувырком раньше, чем Луи смог понять, что происходит. Он увидел, как один из воинов выпал из седла, словно его ударили, со стрелой в защищенной кольчугой груди. Затем споткнулся другой конь и его всадник перелетел через голову животного, и до того, как он рухнул на землю, две стрелы вонзились ему в спину. После этого конь Луи попятился и заржал. Луи увидел торчащую из его шеи стрелу и понял, что падает.

— Проклятье, проклятье, проклятье! — В шуме, замешательстве и панике Луи не мог вспомнить никаких других слов.

Стрела скользнула по его шлему, и его оглушило звоном и вибрацией. Из линии лучников выдвинулся один северянин, бросился к нему, вытаскивая из-за пояса боевой топор, издавая на бегу боевой клич. У дана были рыжие волосы, заплетенные в две косы, и Луи они просто заворожили. Он смотрел, как эти красные змеи извиваются перед ним, и не мог пошевелиться, пока дикарь мчался на него.

А затем между ним и северянином возник конь; Луи не видел, что случилось, но услышал мерзкий утробный вопль, после чего струя крови хлынула из того места, где у северянина только что была голова. Он посмотрел вверх.