Пройдя полутемным пустынным коридором, Мешечко подошел к оперской, толкнул дверь и… обалдело застыл на пороге. В комнате были ВСЕ! Вся «грязная дюжина», за исключением по понятным причинам выбывших из строя Павла Андреевича и Крутова. Впрочем, нет. Обведя взглядом собравшихся, Мешок отметил отсутствие замполича. Но здесь отметил с немалым, надо признать, облегчением. Тем более что эту штатную единицу сейчас компенсировала Анечка, примчавшаяся в контору (как выяснится позднее, по зову Холина) с сынишкой на руках. Так уж получилось, что «сына полка» не с кем было оставить дома.

Два десятка глаз одновременно вперились в своего командира. Не готовый к такому повороту событий, Андрей смущенно отвел взгляд и, собираясь с мыслями, молча занялся «механической работой»: откатил на середину комнаты «пьяную», как некогда окрестил ее Виталий, тумбочку, достал из нее стопку одноразовых стаканов, выставил принесенную бутылку водки, свинтил пробку и в полной тишине разлил по количеству собравшихся.

И только теперь, собравшись духом, заговорил:

— …Я не знаю, что вам сейчас сказать. Не знаю, потому что в нашей ситуации любые слова пусты и бесполезны. Мы потеряли двух человек: одного в бою, другого… лучше бы он сам сдох. При этом оба — моя вина! Понимая это, я не вижу в себе ни сил, ни морального права как ни в чем не бывало продолжать руководить вами. Считаю, что я не справился с главной задачей командира, а потому — должен уйти.

— Андрей! — вскинулась с места Ольга.

— Я еще не договорил! — резко осадил ее Мешечко и продолжил: — Я свое решение принял и менять его не собираюсь. На должность начальника отдела буду рекомендовать… Иоланту Николаевну. И еще… Я… Я прошу прощения. У каждого из вас, персонально. Вот теперь у меня всё.

Какое-то время личный состав «гоблинов» потрясенно смотрел на Андрея.

А потом, в установившейся в оперской оглушительной силы звенящей тишине, раздался хриплый басок Бориса Сергеевича:

— Ну, раз всё, можно тогда я тоже скажу?

Афанасьев устало поднялся с места, прошел на середину комнаты и встал рядом с Мешком.

Откашлялся, с грубоватой теплотой заговорил глухо:

— Никогда не знаешь, что Бог посылает в наказание, а что во испытание. И такого рода моменты, они — как моменты истины. Но нужны они не просто для того, чтобы кто-то там каялся. А чтобы лишний раз над жизнью своей задуматься. Чтоб все мы взрослее становились… Ты, Андрей, конечно, можешь себя винить, а можешь не винить. И никто с тебя ответственности твоей, командирской, не снимает. Но я вам так скажу, братцы! — Афанасьев обвел взглядом притихших, посерьезневших «гоблинов». — И мы с вами тоже хороши! Потому вишь как оно оказалось: командир Натаху при всех чморить начал, а мы не заступились. Да и раньше тоже… Не разглядели вовремя, что Северова — она… Настоящий, короче, человек. Большинство из нас, здесь сидящих, ведь как думало? Ну Наташка, ну всё понятно как она сюда попала. Как то, как се. А вот довелось ей перед выбором встать, и она такой выбор сделала, какой не всякий мужик сделать сподобится. — Борис Сергеевич сглотнул подступивший к горлу ком, глаза его непроизвольно увлажнились. — И заметьте! Далеко не всем Господь дает возможность такого красивого, такого человеческого поступка. Наташка, она ведь и стрелять толком не умела. А вот на тебе, когда до боя дошло… Как говорится, «до последнего патрона»… А уж как страшно ей было делать этот самый шаг! И как ей ТАМ сейчас страшно, одной!.. Поэтому давайте-ка, братцы, хотя б про меж собой сейчас договоримся: сделать всё, чтобы Наталью оттуда, значит, вытянуть.