– Эльда, ты уверена? – осторожно осведомилась Клавдия.

– Конечно же уверена! Я решительно влюблена! – твердо ответила Эльда. – Мне просто хочется взять и прижать его к груди!

Первокурсники посмотрели на Эльду. Они представили Коркорана, трепыхающегося в мощных лапищах Эльды, с развевающимся галстуком… Ольга прикусила губу. Лукин поперхнулся кофе. Фелим поспешно отвернулся и стал смотреть куда-то в небо. Клавдия, приученная прежде всего думать об осторожности, вспомнила, что Коркоран волшебник, и сказала:

– Пожалуйста, Эльда, не надо этого делать.

– Конечно, я бы и не осмелилась, – печально сказала грифонша. – Просто он так похож на моего старого плюшевого мишку, с которым теперь играет Фло! Но я буду умницей. Я буду лишь вздыхать о нем и смотреть на него украдкой. Я только не хочу, чтобы вы его ругали.

– Ну, это справедливо, – согласился Рёскин. – Страдай, если хочешь. В своих мыслях каждый волен. Держи. – Он протянул блокнотик обратно Лукину. – Смотри береги его. Это гномья работа. И старинная к тому же. В блокноте чувствуются какие-то тайные свойства, но какие – я разобрать не могу. Типичное сокровище.

– Тогда я, наверно, лучше его тебе верну, – виновато сказал Лукин Ольге.

Девушка высокомерно тряхнула головой:

– Еще чего! Это же подарок.

Еще до конца этой недели всем сделалось ясно, что Лукин и Ольга созданы друг для друга. Они подолгу гуляли, держась за руки, или сидели и беседовали где-нибудь в уголке. Ольга перестала подвязывать волосы шарфом – за исключением того времени, когда занималась греблей. Ее приятели поначалу думали, что ей просто понравилось пропускать свои длинные светлые волосы сквозь пальцы или картинно встряхивать ими, но потом заметили, что Лукин частенько, улучив удобный случай, протягивает руку и украдкой поглаживает густые пряди. А Ольга, в свою очередь, любовалась его мрачноватым профилем и широкими плечами, – разумеется, когда сам Лукин этого не видел. По всей видимости, она одолжила ему немного денег. По крайней мере, вскоре Лукин стал ходить в новой – ну почти новой – куртке и незалатанных штанах. Что, впрочем, не мешало Вермахту по-прежнему звать его «Эй, вы, в подержанной куртке!».

Они обнаружили, что Вермахт принципиально не запоминает имен студентов. К примеру, Рёскин так и остался либо «Эй, вы, громогласный!», либо «Эй, вы, в доспехах!», хотя после первого дня Рёскин в доспехах уже больше не ходил. Он теперь носил тунику – которая, на взгляд Эльды, была бы широковата даже Лукину, однако на могучей гномьей груди сидела в обтяжку, – и штаны, которые были бы коротковаты даже Анджело, младшему братишке Эльды. Зато Рёскин, очевидно желая как-то компенсировать отсутствие доспехов, вплетал теперь в волосы и бороду вдвое больше косточек, чем раньше. Как говорила Клавдия, его издалека было слышно по характерному перестуку.

Никто больше романов пока не завел, хотя все знали, что Рёскин то и дело бегает в расположенный по соседству Дом целителей попить чайку с высокой девушкой-первокурсницей: они познакомились на лекциях по травознатству, которые вел все тот же Вермахт. Начинающим целителям их было положено слушать вместе с начинающими магами. Рёскин пребывал в восторге от этой девушки, и его нимало не смущало, что ростом он ей по пояс. Да еще Фелим дня два не расставался с ослепительно-прекрасной первокурсницей по имени Мелисса, с которой они виделись на теории магии (ее читал все тот же вездесущий Вермахт), пока его одногруппники не взвыли.

– Но, Фелим, ведь она же абсолютно тупая! – говорила Ольга.

– Вот-вот, – кивнул Лукин.