Книжный шкаф, прислоненный к перилам лестницы с правой стороны, был битком набит отцовскими книгами по математике и тетрадями, каждый дюйм которых был заполнен цифрами и странными карандашными значками, сделанными его рукой: казалось, отец много лет выводил уравнение, которое покончило бы со всеми уравнениями. Я помню множество желтых журналов — на обложке каждого в овальной рамке помещался портрет какого-нибудь знаменитого и давно умершего гения. Мне хотелось узнать о них побольше, но когда я достал с полки и раскрыл один из журналов, оказалось, что его тайный язык мне недоступен.

В середине правой от лестницы части пола стояла школьная парта, сделанная как одно целое с сиденьем; под столешницей имелась полка для книг. Пользуясь ими, Мэри играла в школу, куда ходил Микки — ее альтер эго. Иногда, зная, что она затеяла эту игру, я открывал дверь в коридоре и слушал удивительно разные голоса учительницы, миссис Харкмар, одноклассников Санди Грэма и Салли О'Малли и, естественно, Микки, который знал ответы на все вопросы.

Чуть дальше, в темноте, рядом с мазутной горелкой, стоял небольшой столик, а на нем — шкатулка из-под елея с дверцами ручной резьбы и медным крестом на вершине. Мы понятия не имели, что такое елей, но Джим сказал мне, что это «чертовски святая штука», и если открыть дверцу, то оттуда выскочит Святой Дух и удушит тебя, а когда потом найдут твое тело, выглядеть все будет так, будто ты подавился собственным языком.

Слева от лестницы, под единственной голой лампочкой — миниатюрным солнцем, можно было видеть Драный город, творение Джима. Одно время отец подумывал купить нам электрическую железную дорогу. Мы поехали в магазин и купили козлы для пилки дров — четыре штуки, а к ним самый большой кусок фанеры, какой удалось найти. Отец установил на козлы фанеру, чтобы на ней разместить железную дорогу, но тут случились денежные затруднения, и сооружение некоторое время стояло в подвале, пустое и неприкаянное. Но вот как-то раз Джим принес домой груду всякого хлама, подобранного им рано утром во время разноски газет. Это был день вывоза мусора, а Джим разносил газеты до приезда мусорщика. С помощью кофейных банок, старых обувных коробок, деталей поломанной бытовой техники, коробочек из-под мятных леденцов, пуговиц, одноразовых стаканчиков, бутылок и другого мусора он принялся создавать копию нашего квартала и прилегающих территорий. Он непрерывно добавлял что-нибудь то с одной, то с другой стороны.

Начал Джим с того, что нарисовал темно-серой краской дорогу, которая шла от Хаммонд-лейн, а потом огибала школу. Школьный корпус он изготовил из обувной коробки: прорезал окна, установил перед строением флагшток, сделал «ватрушку», баскетбольные площадки и поля. На здании черным маркером было аккуратно написано «Фабрика дебилов». Остальную часть фанеры Джим закрасил зеленым, что символизировало траву, и на этом фоне выделялось лесное озеро — темно-синий овал, покрытый блестками.

Я оставил Джима внизу за созерцанием его миниатюрного мира, а сам возвратился наверх, чтобы записать отчет о нашем расследовании.

Утопленник

Я сидел за столом в своей комнате, с карандашом в руке. Передо мной лежала открытая тетрадь, а взгляд мой был устремлен в окно — я пытался припомнить подробности всего связанного с бродягой. Тут были и старая приставная лестница, и отпечаток, который, как земляной слоеный пирог, лежал в розовой шляпной коробке внутри сарая. Я мог бы начать с миссис Конрад и ее задницы. Или с ее вопля.

Но я так толком и не понимал, с чего начать. Хотя с шести лет я любил читать и писать, к отчету о расследовании душа у меня не лежала. Потом через раскрытое окно я услышал, как у Фарли со скрипом открылась и захлопнулась задняя дверь с москитной сеткой.