Не слишком вежливо растолкав столпившийся народ, протискиваюсь поближе к эпицентру еще неизвестного мне события. И наблюдаю такую картину. На полу, эффектно раскинув ноги, лежит бело-кожаный спонсор. И такой он опереточный, нереальный, что, кажется, сейчас весело вскочит и поклонится публике, срывая аплодисменты. Возле него на коленках стоит художница. Лица ее не вижу, только руку, гладящую парня по голове. Напротив нее преклонила жирные колени черноволосая толстуха в бордовом, донельзя открытом шелковом платье, демонстрируя всем желающим черную кружевную комбинацию и такого же цвета бюстгальтер, распираемый внушающими трепет грудями. Эта пытается нащупать пульс – результат нулевой, о чем она сообщает скорбным пожатием могучих плеч.

К ногам Аполлона с исступленным криком бросается разносившая вино девчонка, полненькая и коренастая. Она так и не сняла загадочно-печальную маску и похожа на язычницу, поклоняющуюся поверженному богу.

Слышу возле себя негромкий мужской голос: «Смерть в Венеции. Почти по Томасу Манну». – «Нечто похожее, кажется, есть у Бунина, – откликается другой голос, тоже мужской. – В «Господине из Сан-Франциско». Впрочем, там главный герой помер, если не ошибаюсь, на Капри». – «А вдруг среди нас присутствует сама Лукреция Борджиа?» – предполагает третий.

Мельком гляжу на этого третьего. Ничего примечательного. Невысокий сухощавый шатен. Он отвечает мгновенным косым неприязненным взглядом и супится, поигрывая желваками.

Появляются менты и переписывают присутствующих. Даже странно: у тусовочных ребят, пришельцев из какого-то иного, карнавального мира, оказываются имена, фамилии, место жительства и работы. Совсем как у простых смертных.

Расходимся в молчании. На дворе темнота, слегка разбавленная огнями. Усаживаюсь за руль «жигуля». Я безмятежен, как древний философ – циник и мудрец. С возрастом начинаешь понимать, что смерть человека, в общем и целом, буднична и банальна.

– «Где стол был яств, там гроб стоит», – подвожу итог случившегося.

– Как думаешь, Королек, – вцепляется в меня Сероглазка, – кто его убил?

Ее глаза по-кошачьи горят во мраке.

– Действительно, – томно вступает в разговор подруга Сероглазки, – кому понадобилось лишать его жизни? Безобидное существо с комплексом Казановы. Он только внешне выглядел суперменом.

Она восседает на заднем сиденье «жигуля», почти незримая, но уже по голосу, самоуверенному и жеманному, ясно без всяких подсказок: ядовитая стервочка.

– Следствие покажет, – уклончиво отвечаю я, выводя своего боевого конька на оперативный простор. – Несомненно одно: продолжение – следует.

Являюсь – и попадаю в привычную обстановку, с которой сроднился в былые годы: наводящий тоску кабинетик с непрезентабельной мебелью, смастаченной, должно быть, в хмельном угаре. Пахнет чем-то затхлым и до чертиков казенным, а в окно широкими пыльными лучами вламывается весеннее солнце.

Пепельно-кудлатому следаку, тощему пацану примерно моего возраста, уже известно, что я – бывший его коллега, а ныне свободный художник от сыска, и его, судя по всему, раздирают противоположные чувства. С одной стороны, я для него свой в доску, почти родня, с другой – гнусный предатель, ради бабла бросивший благородное дело борьбы с обнаглевшей преступностью. И он никак не может решить: любить ему меня как братика или презирать как отщепенца. Эти сомнения вроде зыби прокатываются по его усыпанной оспинками наивно-хитроватой физии.

Простодушно отвечаю на пару-тройку вопросов кудлатого и задаю свой:

– Как понимаю, усопший не от дряхлости сковырнулся.