И фургон уезжает на следующее задание.

Через 3 мили сверяюсь с картой. Оказывается, я пошла в противоположном направлении. В пятый храм прихожу, когда уже давно стемнело, и, лишь добравшись до места, вспоминаю, что в суматохе с этим интервью забыла посох в первом храме.

Теперь все мои дни состоят из цифр: сколько километров я прошла и сколько осталось, сколько мозолей натерла на каждой ноге и хватит ли на все пластыря, сколько я заплатила за ночлег в том или ином храме и есть ли время на обед. Похоже, у ворот в нирвану стоит кодовый замок, и попасть туда можно, лишь набрав нужную комбинацию.

Паломническая тропа проходит в основном в черте города, по асфальтированному шоссе без обочин и тротуаров. Вокруг серо и мрачно: одни поля, ряд за рядом покрытые пластиковыми теплицами, и ни одного живого кустика. На развязках из-за выхлопных газов невозможно дышать. Тонкий слой снега такой же серый, как зловещие тучи, почти каждый день нависающие над горизонтом.

В начале сезона паломников совсем мало, и если один другого нагоняет, то дальше несколько миль мы идем вместе.

Каёко с мужем поженились совсем недавно; тропу проходят уже во второй раз. Познакомились 2 года назад в 43-м храме, а в медовый месяц решили пройтись по собственным следам. На молодоженов они не похожи. У них явно что-то не ладится.

«В прошлый раз было намного лучше, — шепотом признается Каёко, когда ее мужу становится скучно и он нас обгоняет. — Тогда я не должна была стирать его носки и белье».

А они только у 9-го храма.

На горном перевале между 11-ми 12-м храмами ко мне присоединяются двое молодых людей. Нам предстоит пройти 10 миль вдоль 3 вершин, и я рада, что топать по снегу не придется в одиночестве. Мои спутники оказываются пуристами — посохи Кобо Даиси отполированы до блеска, походные ботинки обернуты соломой. В пути они потешаются над пожилыми пилигримами, которые заказывают популярный ныне паломнический тур по системе «все включено» и весь путь едут на автобусе, перемещаясь от храма к храму. На все про все у этих бас-хэнро уходит всего 11 дней. Карабкаясь по обрывистой скользкой тропе, я, признаюсь, с тоской представляю себе теплый уютный автобус, наполненный смехом веселых старушек. Мои кроссовки промокли насквозь.

«Что у вас там?» — вдруг спрашивает один из моих спутников и тычет пальцем в мой рюкзак, который по меньшей мере втрое больше их сумок.

«Камеры», — отвечаю я.

Лица юношей кривятся от отвращения — оказывается, мои помыслы нечисты. Без единого слова они обгоняют меня, бросая посреди дороги. Мне остается лишь разглядывать их следы на снегу и слушать далекое эхо колокольчиков.

В тот вечер я впервые встречаю автобус с «паломниками быстрого приготовления», над которыми насмехались мои спутники-пуристы. Они выходят из автобуса, улыбаются и кланяются своему гиду и быстро переходят через улицу, направляясь к храмовым воротам. В группе около 40 человек, в основном пожилые женщины, все как один в одинаковых костюмах, вплоть до нижних рубашек и носков. Они толпятся во дворике, любуются крышей храма с загнутыми краями, статуей в пруду. Некоторые достают свечи и передают огонек по кругу, зажигая ароматические палочки, от которых тут же поднимается дым. Потом гид звонит в колокольчик, и паломники послушно становятся в линию, складывают руки в молитвенном жесте, кланяются и начинают петь. По двору разносится сутра, совсем непохожая на низкое гортанное пение монахов с горы Коя. Чистые, нежные женские голоса выводят мелодию: наму-даиси-хендзё-конго… Их глаза закрыты, пальцы с опухшими суставами крепко сложены на груди. Наконец звенит колокольчик, и пение замолкает. Паломники переходят в зал Даиси, чтобы еще раз повторить сутру.

В тот вечер в храмовой бане в глазах рябит от отвисших грудей и смеющихся морщинистых лиц.