«Вы не готовы», — спокойно отвечает он. Я киваю и отвожу взгляд.

«Мне это не по карману», — пристыжено говорю я. Слова выходят с трудом, а щеки краснеют от смущения.

«Вы идете по тропе Кобо Даиси, — тихо отвечает доктор. — Так верьте же в него».

Я киваю. Хотелось бы мне иметь хоть сотую долю спокойствия настоятеля Коити. Но я растеряла все, даже яблоко, подаренное его матерью, давным-давно пропало.

«Мне все равно пора», — говорю я. Даже Кобо мог быть упрямым, когда хотел добиться своего.

В ту ночь, очнувшись от крепкого сна, я вижу, что моего рюкзака нет. По прошествии стольких месяцев он стал частью моего тела. Это мой дом, моя безопасность, все то, что есть у меня в этом мире. Без него я чувствую себя голой, даже если одета.

Значит, вот как они хотят удержать меня? Ворочаясь и метаясь в кровати, я беспокойно засыпаю лишь к утру.

Проснувшись несколько часов спустя, вижу, что рюкзак вернулся на место. Только вот он уже не такой грязный и помятый каким я привыкла его видеть. Он блестит и хрустит, как новенький совсем как в тот день, когда я принесла его из магазина. Маленькую дырочку на левой лямке зашили ниткой подходящего цвета мельчайшими стежками. С нижнего левого кармана исчезло старое кровяное пятно. Всю мою одежду — рубашки, носки, нижнее белье — постирали, высушили и выгладили. Запасные батарейки в точности там, где я их оставила, но перевязаны красной ленточкой, чтобы не рассыпались. Черствую булочку недельной давности заменили на пакет с домашним печеньем. Все вещи лежат на своих местах, хотя их несомненно вытаскивали, осматривали и чистили. Как им это удалось? Неужто нарисовали схему, прежде чем выпотрошить рюкзак? Я сижу на полу, зажав рюкзак между ног, и изо всех сил сдерживаю слезы.

Когда наконец я выхожу из комнаты, одетая и еле передвигающая ноги под тяжестью рюкзака, врач и сестры ждут меня у стойки. Несколько раз благодарю их за заботу, еду и дружелюбие. Никакие слова ни на одном языке не способны выразить, как много это значило для меня. Мои благодетели улыбаются и кивают. А потом даю вопрос, которого боялась с того самого момента, как сюда: «Сколько я вам должна?»

Медсестры смотрят на врача, и он выступает вперед.

«О-сэтай», — говорит он с улыбкой. Это подарок, который делают пилигриму, чтобы улучшить карму в следующей жизни. Пилигрим не имеет права отказываться от о-сэтай.

Но то, что они для меня сделали, это не о-сэтай. Как и дюжина аккуратно завернутых суши, которые мне вручают сестры, когда я собираюсь уходить. Это самая искренняя щедрость людей, проявляющаяся в помощи незнакомцам, которых они видят первый и последний раз в жизни. Это присущая японцам природная доброта.

На улице я начинаю дрожать, но не потому, что ослабла от болезни. Я просто плачу и не могу остановиться.

Пройдя сотню шагов заворачиваю за угол и сползаю по стене. Доктор был прав — я не готова. Купив недельный запас лапши быстрого приготовления, ловлю такси и еду в местную гостиницу. Проспав 4 дня и 4 ночи, выкидываю из рюкзака лишние 20 фунтов, отбрасываю пуристский снобизм и возобновляю пользование общественным транспортом.

Глава 25

Говорят, что в префектуре Кагава паломники достигают нирваны. Не знаю, так ли это, но с моим приходом в Кагаву как по волшебству наступает весна, и воздух пропитывается ароматом цветущей сливы и теплого дождя. Я прохожу мимо сада, где работает женщина Услышав мой колокольчик, она разгибает спину и улыбается.