|
Я, как и полагается, удивляюсь, что для ее возраста у нее такая гладкая кожа и черные волосы, и замечаю, как это здорово, что ей удалось привить детям понятие о крепких семейных ценностях За это меня вознаграждают большим пакетом крекеров. Пытаюсь объяснить, что они мне не нужны — рюкзак и так уже лопается по швам. Соседка тут же рвет пакет и заставляет меня съесть крекеры на месте. Я в ужасе пытаюсь найти хоть что-то, чтобы отблагодарить ее, и не нахожу ничего, кроме экстренного запаса из 4 шоколадок в пуленепробиваемой металлической коробочке, припасенных на случай смертельного голода. Надеюсь, шоколад не расплавился — я давно не проверяла А потом, на грани отчаяния, прошу ее позволения, поворачиваюсь на бок и притворяюсь, что заснула.
Вскоре соседка будит меня и дарит куклу, собственноручно сшитую из ткани для антикварных кимоно. Мне уже нечем ее отблагодарить — я все оставила дома, кроме оборудования, старой зубной щетки и запасных клипс для штатива. На помощь приходит тележка с едой: я разоряюсь на зеленый чай и пакетики с сушеными кальмарами. Соседка уже успела выведать, что я живу в Фудзисаве и гощу в семье. Стоит мне на секунду расслабиться, как она сует мне в руку пакет с сахарной ватой. В моем рюкзаке с тяжеленным оборудованием для съемки он через 10 секунд превратится в блин. «Обязательно возьмите, — тихо уговаривает она. — Это не для вас, а для вашей японской семьи». Поезд замедляет ход. Моя остановка еще нескоро, но я все равно иду к выходу, еще раз поблагодарив соседку на прощание. Мы улыбаемся и машем друг другу руками. Поезд уходит. Я сажусь и жду следующего.
Когда я наконец добираюсь до нужной станции, Томо уже ждет. Он оказывается высоким, поджарым и жилистым, а когда я чересчур радостно пожимаю ему руку, цепенеет, как деревяшка. В Хагуро ехать 2 часа, и за все время он ни разу не улыбается. На парковке у большого храма собираются новички-ямабуси. Рядом с нами останавливается шикарная серебристая машина; из нее выходит мужчина с дорожной сумкой и с высокомерным видом направляется в храм. Внутри, у самого входа — очередь на регистрацию. Это похоже на стойку для первокурсников в колледже новоприбывшим раздают брошюры с правилами, буклеты и перечень сутр, которые нужно выучить наизусть. Ямагути-сан, настоятель храма, подзывает нас к угловому столику. Мы с Томо садимся и выслушиваем неизбежный свод правил, которые нам предстоит соблюдать в течение недели. Томо не предлагает перевести, поэтому я улавливаю, что могу, но меня слишком отвлекают ногти Ямагути — длинные, крючковатые когти, подпиленные в форме идеальной параболы и отполированные до блеска. У настоятеля часы размером с хоккейную шайбу и большой круглый живот. Над нашими головами лениво жужжат слепни, ища, где бы приземлиться. Один ныряет под стол и кусает Ямагути за ногу. Тот прихлопывает его с неожиданным проворством и злобой, спокойно поднимает труп, разрывает его надвое, как кусочек бумаги, и выбрасывает в пепельницу. Оказывается, новичкам запрещено мыться, чистить зубы и переодеваться в чистое на протяжении 8-дневного испытания. Первые 48 часов — голодание. Можно пить зеленый чай и при необходимости разбавленный апельсиновый сок. На 150 мест было подано 500 заявлений. Костюмы ямабуси нельзя купить, можно лишь взять в аренду. Администрация не несет ответственности за несчастные случаи и полученные увечья. Ямагути пускается в объяснения стадий аскезы, и я быстро теряюсь в дебрях специализированной лексики. Новички нервно ощупывают костюмы, а те, кто уже прошел испытание, смотрят на них свысока. Наконец новенькие просят старших помочь и с гордостью подвязывают мешковатые штаны, перекрещивая веревочки на животе и подтыкая штанины у щиколоток Но всего через неделю они будут готовы на все, лишь бы поскорее сбросить этот наряд. Для тех, кто приехал неподготовленными, продаются бандажи и дождевики за 30 долларов, носки в упаковке по 5 пар — на 4 больше, чем разрешено иметь. |
