|
Ои необычайно объёмистый, низкорослый старик, с большим красным лицом и тяжёлыми щеками. Гитлер наградил его не то девятью, не то одиннадцатью орденами и знаками отличий; они у него и на толстой груди, и на толстом животе, и на толстом боку, поэтому их трудно сосчитать. Ужасное чувство охватывает, когда глядишь на Гамана. Внешне он похож на человека. Руки, глаза, волосы, речь – всё это не отличает его от человека. А перед глазами встают раско-панные могилы, где лежат сотни, тысячи трупов женщин и детей, похороненных живыми, тру-пы, у которых анатомы находили песок в лёгких; вспоминаешь развалины взорванного им чет-вёртого августа 1943 года Орла, снесённый им с лица земли Карачев, ещё горящий, дымящийся сегодня Бобруйск. Вот этим же басистым голосом он отдавал приказания своим поджигателям, вот этой пух-лой рукой подписывал он приказ о массовом истреблении беспомощных старцев и младенцев. Вот этой же толстой ногой в ладном сапожке он утаптывал землю над недобитыми в яме стару-хами и детьми. Нет, страшно дышать одним воздухом с ним, с этим нечеловеком. Как полагается уголовнику, он всё отрицает – и массовое убийство евреев, и массовые расстрелы партизан, и угон населения, и вообще всякое насилие. Раз только, кажется в Орле, был казнён мужчина за убийство из ревности. Взорвал ли он Орёл? Да, но ведь всем известно, что он солдат и выполнял приказ Шмидта, командующего второй танковой армией. Да, да, он и в Карачеве выполнял приказ командования. И в Бобруйске. И вдруг он бросает быстрый, хитрый, испуганный взгляд на спрашивающих, взгляд седого жулика и убийцы, взгляд труса. С каким отвращением, с каким брезгливым любопытством смотрит на него щуплый паре-нёк-автоматчик в зелёных обмотках и тяжёлых ботинках! Нет, хорошо, что первый опрос длился недолго, что Гамана уже увозят в тыл. Почти одиннадцать месяцев тому назад генерал Горбатов на митинге в Орле призывал бойцов к мести, к тому, чтобы настигнуть орловского палача. Красноармейцы выполнили наказ. Машина наша бежит все дальше среди дремучих партизанских лесов Белоруссии. Далеко за спиной уже остался Бобруйск, не так далеко уже до Минска. И всё, что мы видим, всё, что на мгновенье мелькает и исчезает из глаз, но навек останется в памяти, всё говорит о том, что добро побеждает зло, что свет сильнее тьмы, что в правом деле человек попирает зверя. 1-й Белорусский фронт 5 июля Бои в Люблине Наша машина, обгоняя артиллерийские и пехотные полки, всячески нарушая правила дви-жения, всё ближе подходила к Люблину. Было около восьми часов вечера. На шоссе, ведущем от Ленчны к Люблину, наступавшую на город дивизию застиг проливной дождь. Было тепло. Жёлтые тяжёлые тучи низко нависли над землёй, ливень лил совершенно отвесно, с земли подымался густой туман. Сделалось темно, точно наступила ночь. Потоки жёлтой воды бежали по шоссе, вода стекала по каскам гвардейцев, выцветшие белые гимнастёрки вдруг потемнели, пропитавшись тяжёлой влагой. Люди шли, то и дело стирая с лица и со лба слепившую их воду, на ходу отжимая рукава и полы шинелей и гимнастёрок. В трёх километрах от Люблина мы нагнали передовой полк дивизии. Орудия с хода разво-рачивались, съезжали с шоссе на картофельные поля и открывали огонь. В смятой, мокрой ржи лежали тела убитых бойцов в железных касках, некоторые мертвецы ещё не потерявшими гиб-кость пальцами прижимали к груди своё оружие. Под чёрным дымящимся танком лежал убитый в кожаном шлеме, сквозь разодранную одежду белело в сумерках его тело. С поросшего дере-вьями бугра, прилегавшего с юга к шоссе, трещали сотни автоматных очередей. Пехота заходила цепью в спелую рожь, устанавливала пулемёты и противотанковые ружья, образуя как бы железный коридор, по которому двигались к Люблину войска. В мутном от дождя и чёрного дыма воздухе мы, наконец, увидели купола костёлов и монастырей, остроконечные крыши зданий. Всего лишь восемнадцать часов назад мы так же въезжали солнечным ясным днём в Холм и издали любовались белыми стенами собора. |
