По словам самого Гогена, ему в конечном счете удалось занять около двух тысяч
франков у друзей, возвратившихся в Париж после летних отпусков. Они могли спокойно
ссужать его, ведь он вот-вот должен был получить свое наследство.
Как важно хорошо разрекламировать выставку, Гоген наглядно убедился два года
назад, когда Морис настолько подогрел интерес к его аукциону, что доход составил почти
10 тысяч франков. Но кто поможет ему с рекламой на этот раз? Единственный, кто мог бы
заменить Шарля Мориса, - критик Альбер Орье, сотрудник «Меркюр де Франс» и автор
двух больших восторженных статей о великом Гогене, - умер от тифа. И когда «жалкий вор
и лжец» Морис как раз в эти дни написал Гогену покаянное письмо, умоляя назначить
встречу, «чтобы положить конец возникшей мучительной ситуации», тот ответил ему
очень миролюбиво. Возможно, он ждал, что Морис готов искупить свою вину и вернуть
деньги, которые задолжал. Если так, то заблуждение Гогена длилось недолго, потому что
Морис был едва ли не еще более нищим, чем прежде. После своего постыдного провала на
поприще драматургии весной 1891 года он кое-как перебивался очерками и заметками для
бульварных газет, и за два года, что они не виделись с Гогеном, ему не раз пришлось
испытать и холод и голод. Тем не менее Морис сейчас был счастлив как никогда. Он
влюбился в одну из своих многочисленных поклонниц, вдовствующую графиню, которая
была на несколько лет старше его и у которой была десятилетняя дочь. О том, что чувство
было искренним и взаимным, лучше всего говорила готовность графини разделить с ним
его бедность. Блеск и нищета Мориса одинаково тронули Гогена, и он тотчас забыл о
своей твердой решимости во что бы то ни стало востребовать весь долг до последнего
сантима. К тому же было очевидно, что единственный способ для Мориса покрыть свой
долг - хорошенько потрудиться на журналистской ниве, как во время успешной кампании
два года назад.
Еще одним другом, вернее, подругой, с которой Гоген более или менее добровольно
возобновил сношения, прерванные из-за отъезда на Таити, была Жюльетта. Эта простушка
боялась, что Поль может отнять у нее двухлетнюю дочь, если она переедет к нему, а
Жюльетта любила свою Жермену так, как только мать может любить. Гоген был рад
избежать тягостных забот и детского крика, и ему вовсе не хотелось конфликта с Метте.
Поэтому он не стал развеивать заблуждение Жюльетты. Но он при каждом возможном
случае подбрасывал ей денег, и она была этим вполне довольна.
Казалось бы, у него хватает всяких дел, но Гоген затеял еще писать книгу о своем
путешествии на Таити. Странно, что он, при всей своей занятости, взялся за столь
серьезную задачу; объяснить это можно лишь тем, что Гоген, как и все новички, не
представлял себе сложности литературного труда. Главным стимулом была, вероятно,
надежда быстро заработать немного денег. Ведь «Женитьба Лоти» сразу стала
бестселлером и постоянно переиздавалась. А Гоген гораздо больше, чем Пьер Лоти,
прожил на Таити и пережил вещи несравненно более интересные, так неужели его повесть
не найдет такого же сбыта?
Он скоро убедился в том, о чем ему следовало бы догадаться с самого начала:
невозможно в одно и то же время писать книгу и готовить большую персональную
выставку. Особенно много труда и времени ушло на то, чтобы вставить картины в рамы,
ведь все холсты были разного размера. Пусть разница порой не превышала нескольких
сантиметров, все равно серийного производства рам нельзя было наладить. В итоге Гоген
едва поспел сделать все к вернисажу, хотя перенес его с 4-го на 9 ноября114. |