Никогда не имевший собственной мастерской В.И. Суриков осенью 1890 года устраивает ее себе в Б. Палашевском переулке – это время его работы над этюдами к «Взятию снежного городка», как вскоре и В. Д. Поленов в конце Спиридоновки.

И не менее важно, что связаны наши Патриаршие пруды с четырьмя большими московскими зодчими: Ф. О. Шехтелем, И. В. Жолтовским, Львом Рудневым и Леонидом Павловым. Шехтель строит здесь нынешнее аргентинское посольство, один из интереснейших памятников московского модерна – Дом приемов МИДа на Спиридоновке и дом для своей семьи (Б. Садовая, 4), Жолтовский – бывший дом Тарасова (Спиридоновка, 30) и Дом Московского архитектурного общества (Ермолаевский пер., 17), где, может быть, когда-нибудь появится мемориальная квартира Лидии Андреевны Руслановой, народной певицы и собирательницы русской живописи. Творческая мастерская Льва Владимировича Руднева, автора проекта МГУ на Воробьевых горах, Военной академии им. Фрунзе, многих других московских зданий, находилась в им же самим выстроенном доме по Садовой-Кудринской (28-30), с окнами на пруды. Леонид Николаевич Павлов, автор зданий Вычислительного центра на Мясницкой (45), корпуса Госплана в Георгиевском переулке, жилых домов на Б. Калужской (2 и 39), в 1960-1970-х годах занимался живописью в мастерской Э. М. Белютина, расположенной здесь же. Москва не научилась уважать память своих зодчих, но неужели Патриаршие пруды не дают повода для установления новой традиции?

Всех связанных с прудами имен просто перечислить нет возможности, и все-таки как не назвать великого ученого И. М. Сеченова с его женой – первой русской женщиной-окулистом, живших в Патриаршем переулке, оставивших воспоминания о здешних местах и ставших прообразами героев Н. Г. Чернышевского в его романе «Что делать?» – Кирсанова и Веры Павловны. Или содержателя цыганского хора Илью Соколова, постоянными гостями которого были композиторы А. Е. Варламов и А. Н. Верстовский. Это Варламов привез к Соколову Ференца Листа, увлекшегося с тех пор цыганскими мотивами.

Но один уголок прудов заслуживает совершенно особого внимания.

* * *

Этот просторный, не застроенный и не засаженный двор в Брюсовом переулке (21) в Москве знали многие. Практикующий врач Устин Евдокимович Дятьковский отличался добросовестностью и удачливостью в лечении своих пациентов, в том числе нуждающихся, которым он никогда не отказывал в бесплатной помощи. Москва только что пережила вспышку холеры, и именно после нее военный врач Дятьковский получил ординарного профессора (штатного) Московской медико-хирургической академии и был назначен директором клиники Московского университета. Гоголь понадеялся на земляческие связи с профессором и отсюда на более внимательное отношение к своим жалобам, которыми пренебрегали даже его родные. По-видимому, визит удовлетворил пациента, поскольку знакомство с врачом сохранилось. И, может быть, не таким уж преувеличением, как кажется литературоведам, было объяснение задержки в старой столице. Гоголь писал матери о своих недомоганиях, историки считали их предлогом для того, чтобы затянуть свое пребывание в Москве. Верно и то, что сердцем Гоголь остается в старой столице, мечтает о скорейшем возвращении. Досадует на задержки в пути. Выехав 7 июля, он уже в Подольске вынужден заночевать из-за мнимого отсутствия лошадей. Собственно, получить их у смотрителя можно, но за «пятерные прогоны», «потому что ежели на пути попадется мне еще десять таких благодетелей человеческого рода, то нечем будет доехать до пристанища», – пишет он Погодину. Дом профессора У.Е. Дятьковского

И все-таки 18 октября знакомство с Москвой удалось продолжить на обратном пути из Васильевки. Очередная недельная задержка, и в жизнь Гоголя входят новые друзья. На территории нынешнего Ботанического сада, занимавшего в то время значительно большую площадь, Гоголь находит квартиру Михаила Александровича Максимовича, еще только начинавшего свою академическую карьеру.