Нина Васильевна решительно вела их вперед, мимо трущоб и новых домов. Они отшагали два квартала пешком, оставив позади небольшую баскетбольную площадку и парк, и вышли к домику средних лет, на втором этаже которого была прикреплена неброская табличка с надписью pensoes.

Голев устал уже смертельно, он прямо-таки спал на ходу.

С размещением Нина Васильевна не сильно мудрила - поделила гастарбайтеров на шесть групп, по четыре человека в каждой, и что-то сказала смуглой девушке, сидевшей у конторки в этом самом пансионате. Получилось, что в одной комнате пришлось жить трем женщинам и Жене из Орска. Женщины начали было робко возмущаться, но Нина Васильевна грозно сказала:

- Знаете что? Вы сюда не на курорт приехали. У нас очень много, это самое, желающих, и отдельных номеров не будет! Если женщин столько понаехало, я-то тут при чем?

Голев малодушно подумал, что хотя бы на этот раз ему повезло. Вместе с соседями он прошел в страшненькую, не очень чистую комнату с двухэтажными кроватями. Что-то здесь смутно напоминало армейскую юность...

- Вперед, Франция! - тихонько сказал сам себе Голев и бросил рюкзак на одну из коек. Соседи торопливо разбирались, снимали обувь, переговаривались. Двое были из Харькова, их типичный, уютный говорок Голев отметил еще в автобусе. Миша и Семен. Можно было подумать, что они братья, но нет - друзья. Мише лет сорок, Семен чуток помладше. Строители. А третий сосед, церемонно назвавшийся Александром, аж из Хабаровска приехал, довольно молодой, во всяком случае, заметно моложе Голева.

Александр работал в Хабаровске на каком-то предприятии, которое сожрал кризис. Он оказался крайним, должным всем, потому что за неделю до кризиса взял кредит.

- Выходит, ховаешься? - спросил Миша.

- Что-то вроде того, - согласился Александр. - А что делать? Разве только головой об стенку!

Душ был в конце коридора, один на все комнаты. Естественно, его уже заняли. Голев постоял полчаса в коридоре с полотенцем в руках, потом, не дождавшись своей очереди, вернулся в комнату к ребятам, где уже вовсю проистекала водка по случаю прибытия, - пили из чекушечек, заботливо привезенных беглым хабаровчанином. Голев выпил - больше из вежливости, чем по желанию, отследил появление приятного тепла в голове, успел повалиться на койку, прежде чем заснул: крепко, будто в армии.

Первое, что услышал Голев наутро, был голос Нины Васильевны, раздававшийся повсеместно, как гром. Видимо, прошлое этой дамочки было связано с работой в школе, от тещи и матери Голев знал, что такие голоса редко даются кому-то от природы, их, как любила повторять Луэлла, вырабатывают. Выработанный Ниной Васильевной голос повторял:

- Объясняю в последний раз, вы должны мне сдать, это самое, по двести пятьдесят долларов взноса. Эта сумма пойдет на оплату сотрудникам и людям на местах. Остальные деньги оставьте пока при себе.

- Расписку могу поиметь? - поинтересовался опытный в этих делах Александр, но Нина Васильевна неожиданно для всех заартачилась:

- Вы что, мужчина? Вы что, умничать хотите? Вас у меня таких по всему Лиссабону, да в Синтре, да в Сантарае, и что, я буду каждому, это самое, расписки малевать? Вы хоть понимаете, что вся эта работа - нелегальная? И платить за нее будут нелегально! Так к чему мне тут писать вам расписки!

Нина Васильевна никак не могла успокоиться, щеки и уши у нее стали красными, как сушеные яблоки, по шее пошли неровные розовые пятна.

- Расписку ему, это самое! - с ненавистью повторяла она, проставляя в разграфленной тетрадке жирные крестики напротив фамилий.

Голев приготовил деньги, сложил их в пухлую лапку Нины Васильевны.

- Все, - сказала она, пересчитав общую сумму в четвертый раз. Считала она аккуратно, муслякала палец, шелестела, шевелила губами, - все, теперь ждите информации. Здесь вам будут давать завтрак, с шести до восьми.