Иван Федорович встал, твердыми шагами направился к шифоньерке и открыл один из ящиков.

После ухода Ивана Федоровича в гостиной еще несколько минут царило глубокое молчание. Потом Виолета бросилась к Ричарду Федоровичу и схватила его руку.

— Боже Милосердный! Что все это значит? Я, положительно, ничего не понимаю. Объясните же мне, почему известие, что я ваша дочь, так сильно взволновало Жана? Я чувствую, что здесь кроется какая-то роковая тайна.

Виолета дрожала всем телом, и в глазах ее ясно читалась отчаянная тоска. Сердце Ричарда Федоровича болезненно сжалось.

— Бедное дитя мое! Успокойтесь и запаситесь терпением, — сказал он, нежно пожимая ей руку. — В человеческой жизни бывают роковые случайности; я не отрицаю, что над вашей судьбой тяготеют печальные осложнения. В свое время вы все узнаете. Теперь же я имею сообщить вам радостную весть: ваша мать жива, и я надеюсь, что вы еще сегодня же увидите ее…

— Моя мать жива! О, как Господь милосерден! Где же она? Везите меня скорее к ней… Если верно мое воспоминание, то она должна быть очень красива и добра! — вскричала Ольга (мы будем называть ее настоящим именем).

Лицо ее осветилось выражением радости и надежды.

В эту минуту в смежной комнате раздался выстрел, а потом послышалось падение тяжелого тела.

С криком ужаса Ольга бросилась к двери, но она была заперта. Тогда она вместе с Ричардом пробежала в уборную и оттуда проникла в спальню. На ковре около шифоньерки лежал Иван Федорович, держа в еще судорожно сжатой руке пистолет.

Ольга, как безумная, бросилась к нему и, заливаясь слезами, покрыла его поцелуями, но Ричард отвел ее от раненого.

— Дайте мне осмотреть рану и позовите людей, — сказал он.

Но прислуга уже сбежалась, привлеченная звуком выстрела.

Ивана Федоровича переели на кровать. Один из лакеев, бледный и расстроенный, помчался за доктором.

Ричард Федорович расстегнул жилет и убедился, что сердце еще бьется, хотя и очень слабо.

На груди виднелась ранка, откуда струилась кровь. Ричард Федорович смочил холодной водой свой носовой платок, наложил его на рану и забинтовал полотенцем.

Покончив с перевязкой, он вспомнил про Ольгу. Он нашел ее в глубоком обмороке в углу комнаты, перенес в гостиную и положил на диван, но не пытался привести в чувство; пробуждение к ужасной истине и так свершится слишком скоро.

Полчаса спустя прибыл хирург. Осмотрев и прозондировав рану, он сказал, покачивая головой:

— Пуля была хорошо направлена, она неминуемо бы поразила сердце, если бы почти чудом не уклонилась в сторону, может быть, встретив на своем пути кольцо от часов. Тем не менее, внутреннее повреждение так серьезно, что я не могу отвечать за жизнь раненого. В настоящую минуту необходимо немедленно же извлечь пулю и вызвать сестру милосердия.

Во время операции Иван Федорович пришел в себя. Стоны его доказывали, как он страдает. Когда была окончена перевязка, он окончательно пришел в сознание, и первым его движением было сорвать повязку.

— Что ты делаешь? Неужели ты хочешь прибавить еще новый грех, вместо того, чтобы преклониться пред Господом и вымаливать прощение? — прошептал Ричард Федорович, удерживая его руку.

— Я должен умереть! Я не хочу, не могу жить! — пробормотал Иван Федорович едва слышным голосом.

Потом он от слабости закрыл глаза.

В ожидании сестры милосердия Ричард Федорович вполголоса беседовал с хирургом, когда неожиданно на пороге комнаты появилась бледная и расстроенная Ольга.