Позвонил писателю, давшему ему книгу:

— Как живет он там на Украине, этот автор?

— Да он живет у нас, в Москве. В Донбассе работал несколько лет собственным корреспондентом столичной газеты, там и собрал материал для книги. За этот роман его выставили из редакции. Вы бы ему подыскали что–нибудь.

Свирелин долго молчал. «Надо же! — думал он. — Устраивать такого человека. Да его, небось, и все критики московские знают». Спросил писателя:

— О нем в газетах кто–нибудь писал?

— Там, на Украине, его роман рвут в клочья, печатают разгромные рецензии, а у нас… пока тихо.

— Ну, ладно. Пусть он ко мне зайдет.

На следующий день в конце рабочего дня к нему пришел Петр Грачев; совсем еще молодой, крутоплечий парень. Сутуловатый, с длинными тяжелыми руками, он неспешно шагал по ковру и чем–то напоминал медведя. На вид ему было лет двадцать пять.

Свирелин его спросил:

— Сколько вам лет?

— Тридцать.

— Вон как! А на вид не скажешь. Вы журналист?

— Да, но в газете работать не буду. Хватит! Набегался, как заяц.

— Чем же будете кормиться?

— За деньги, полученные за роман, купил дачу, завел пасеку, разбил хороший сад, огород, построю большие теплицы — проживу.

— Есть ли у вас дети?

— Да, у меня жена, четверо детей.

— Ну вот, их одевать и кормить надо. Много денег понадобится.

— Мед буду продавать.

— А у вас сколько ульев?

— Пока десять. С ульев налог не берут, дело доходное.

Отвечал весело, уверено. Большого начальника не стеснялся. Может, впервые с министром говорит, а не робеет. Свирелину он понравился. Грачев как бы отвечал на вопросы, которые не раз возникали и перед ним: что будет делать в случае крушения карьеры? Чем кормиться, как жить?.. Ответа не находил и было ему жутковато представить себя на улице без должности, без рекомендаций, а, может, еще и без партийного билета. С ними–то, большими начальниками, такое случается.

Продолжал расспросы, — не очень деликатные, но слишком уж хотелось знать внутренний мир собеседника, его психологию и жизненную философию. К нему нередко являлись так называемые борцы за права человека, диссиденты, авторы всяких подпольных изданий, пасквилей на советскую действительность, но то были евреи, любезные всяким забугорным голосам, западным газетам, радио, — с теми было все ясно: явные и скрытые враги режима, жаждущие реставрации капитализма в России. С ними возились как с младенцами, боялись обидеть, задеть неловким словом, всячески юлили перед ними, каждый старался показать, что он–то против них ничего не имеет, но там, наверху, — требуют. Расставались, довольные друг другом: я тебя не трону и чем возможно помогу, а ты уж меня того… не выдавай тем, забугорным голосам, которые на весь мир ославят — и бюрократом обзовут, и ортодоксом, а то еще и прямо скажут: «дурак» или «идиот». Бьют они больно, частенько и наповал.

Боялся этих молодцов и Свирелин.