— Не успел я с администратором связаться, в милиции побывать.

— А и не надо. Делать там нечего. Власть теперь к нам перетекает. Ребят в обиду не дадим, весь город на улицу выведем, в щепки разнесем и мэрию, и милицию.

— Тогда ладно, я поехал, а вы ребятам передайте привет, а если что, я скоро здесь буду. Парня нашего поберегите. По секрету вам скажу: не парень он вовсе, а девица, да только любит, когда ее за парня принимают.

— Знаем мы все! — махнул рукой Иван Тимофеевич. — У нас тут их вчера на руках качали, так и увидели, какой она парень. Хороша, чертовка! Всем ребятам душу замутила, только о ней и говорят. Девочки наши для ваших ребят черные рубашки шьют, эмблемы на уроках труда вышивают. А скажите мне, Сергей Владимирович, как понимать эмблему эту: на рукаве в круге белом то серп и молот изображен, а то знак какой–то, вроде того, что у немцев был, а?.. Что бы это значило?

— А вы, Иван Тимофеевич, по делам о ребятах судите. А тому, что телевизионные мерзавцы говорят, не верьте. Они действуют по принципу: на воре шапка горит. Сами фашисты, а чтобы гнев народный от себя отвести, на других показывают и кричат: вон они, фашисты!.. Так–то, Иван Тимофеевич. Ну, бывайте. Ребятам привет передайте. Да я им с дороги позвоню. Пусть скорее деньги людям дадут.

В полдень в городском Доме культуры собрался актив Комитета общественного спасения. За столом на сцене сидели Иван Тимофеевич и Александра. Павел Огородников расположился в партере на краю первого ряда. Александра кивнула ему: дескать, иди сюда, за стол, но он решительно замотал головой. Павел держался в тени, не хотел брать на себя роль лидера.

Александра не могла собраться с духом, не знала, с чего начать. Оглядывала зал радостным приветливым взором, и вид этого юного прекрасного существа, гуляющая по румяным щекам улыбка, роскошная мальчишеская прическа, — и просторная блуза из черного блестящего шелка, — все в ней было ново, необычно, вид ее завораживал, разливал вокруг незримый дух энергии и красоты, обаяние нежной юности и струящейся безграничной доброты.

Она еще ничего не говорила, но ее уже любили, за ней готовы были идти куда угодно.

Кто–то из зала крикнул:

— Как вас зовут?

— Александра.

— Но вы же девушка!

— Я и говорю: Александра.

Слышала, как пламенеют щеки, упруго стучит сердце, смотрела на листок, оставленный ей Павлом.

В зале раздался приглушенный смешок, но чей–то зычный голос крикнул:

— Тише вы!

Поднялся Иван Тимофеевич, заговорил:

— По праву председателя предоставляю слово Александре.

И Саша встала, обвела всех посерьезневшим взглядом и хотела было начать, но из боковой двери кулис на сцену вышел медведеподобный мужчина. Он подошел к краю стола, поздоровался с Александрой, кивнул Ивану Тимофеевичу.

— Я — глава Сосновской администрации, должен заявить: данное собрание не санкционировано властями.

Зал загудел, кто–то кричал:

— Мы тебя не выбирали, катись ты туда, откуда приехал!

Иван Тимофеевич поднял руку, попросил тишины. И повернулся к администратору:

— Вам известно, что в городе создан Комитет общественного спасения, создавал его народ, — между прочим, единогласно, и вы, демократы, если вы действительно демократы, должны считаться с волею народа.

— Хорошо, хорошо, Иван Тимофеевич, — поднял руки администратор, — я с этим фактом считаюсь и тоже готов вступить в ваш комитет. Разрешите мне присутствовать на вашем собрании?

Александра подвинула ему стул, сказала:

— Садитесь, пожалуйста!

И повернулась к залу, заговорила звонко, уверенно:

— Я хочу передать вам привет от молодежного движения — тоже общественного, — «Черные ястребы» и поздравить с созданием Комитета общественного спасения.