— Какая ты прилипала, когда тебе что-то надо! — сказал он.

Франсуаза почувствовала себя смешной в бежевом платье и в перчатках в белую сеточку перед этим волосатым животным. Шрам после операции аппендицита, бледный и отчетливый, виднелся у него на теле, над пахом. На затылке и на висках волосы были слишком длинны. Она просила его подстричься короче. Он отказался. Бреясь, он слегка покачивался с одного бедра на другое. У него были красивые ступни.

— Все же, Александр, ты мог бы сделать усилие! Мой брат женится! Что они подумают, если я приду одна?

— Они подумают, что им заблагорассудится! Ты сочинишь какую-нибудь историю! Разве твой отец идет туда? Нет, не так ли? Он в Нью-Йорке. Он прогуливается! Я тоже хочу прогуляться! Не уезжая так далеко, не беспокойся!

— Ты мог бы, по крайней мере, присоединиться ко мне потом. У Совло…

— Это для меня будет еще противней, чем в мэрии!

— Тогда где ты будешь обедать?

— Если проголодаюсь, пойду к Поло.

— Без меня?

— Ну это же будет не в первый раз!

Он повернулся к раковине, чтобы закончить бритье. Она видела его спину, бедра.

— У тебя сегодня днем нет занятий?

— Нет.

— Ты будешь работать над переводом?

— Может быть… Но такая жара! Я больше люблю работать ночью…

Франсуаза пришла в уныние. Определенно, нет никакой возможности совладать с этим человеком. «Я сбил тебя с пути истинного», — сказал он ей однажды с гордостью. И с тех пор не уставал ее поражать. Половина одиннадцатого. Пора идти.

— Ну ладно, я ухожу, — сказала она с грустью.

Он заключил ее в свои объятия. Она сопротивлялась, прижатая в своем легком платье к выпуклостям мужской наготы. Он смеялся, он играл…

— Ну же, отпусти меня!

Александр горячо поцеловал ее в губы. Она была в ярости, оттого что он отказался с ней идти. Большим усилием Франсуаза вырвалась и направилась к двери.

Улица была залита солнцем. Франсуаза перешла на теневую сторону и пошла быстрым шагом, поскольку опаздывала.

Придя в мэрию Седьмого округа, она с удивлением увидела, что внутренний двор полон народа. Стоявшие около стены в глубине полдюжины автомобилей были украшены кусочками белого тюля, прикрепленными на верхушках радиоантенн. Шесть девушек в свадебных платьях составляли центры шести семейных кружков, нарядных и радостных. Все были молодые, но ни одной хорошенькой. С маленькими букетиками в руках они жеманничали под своими вуалями, в то время как матери пытливым взглядом следили за мельчайшими складочками их туалета. Фотографы-профессионалы с фотоаппаратами на плече рыскали словно акулы среди этой мелюзги. Тут и там толкались разгоряченные и нерасторопные подружки невест, участвующие в обряде неугомонные дети, которых приходилось призывать к порядку. Все это, подумала про себя Франсуаза, выглядит в центре Парижа странным образом торжественно и провинциально. Александр был прав, когда утверждал, что, несмотря на свою горластость, французы всегда были мещанскими поборниками безопасности, бережливости и традиционных устоев. Даниэла и Даниэль — единственные ли в этой компании, кто не венчается в церкви? Франсуаза поискала их глазами, поднялась по ступенькам крыльца и вошла в холл мэрии.

Они были там. Позолота, монументальная лестница, пол из черной и белой плитки — казалось, вся эта республиканская роскошь нисколько их не трогала. Отсутствие Филиппа и Кароль облегчило соединение двух семей. С каким-то щемящим чувством Франсуаза отметила, что на матери было бирюзовое платье и шапочка из полевых цветов, которая ее вовсе не молодила.