Но самым внутренним голосом он его произнес.
Мэтью, прислушиваясь, ждал. Чего ждал — он не знал и сам. Может быть, жужжания сверкающей мухи, посланной ведьмой. Может быть, холодного смеха демона, который пришел к ней в гости с неприличной целью, может быть, хлопанья вороновых крыл в темноте. Но ничего такого он не услышал. Раздавались только тихие шорохи уцелевших крыс, а потом, через некоторое время, к ним присоединилось дыхание спящей Рэйчел Ховарт.
«Что ей нужно — так это боец за правду», — вспомнил он.
А кто в этом городе может выступить борцом, как не он сам? Но улики… видимые улики… такие тяжкие…
Тяжкие или нет, но вопросов очень и очень много. Столько этих «почему», что он едва мог перечислить в уме их все.
Одно только ясно: если эта женщина не ведьма, то кто-то в Фаунт-Рояле — быть может, не один человек — дал себе большой и нечестивый труд выставить ее таковой. И снова тот же вопрос: почему? Зачем?
Вопреки тревогам своего владельца тело стало успокаиваться. Сон подбирался ближе. Мэтью боролся с ним, прокручивая в голове свидетельство Джеремии Бакнера. Но наконец сон победил, и Мэтью присоединился к Рэйчел в стране забвения.
Глава 15
Могущество Божие — вот что было темой проповеди Роберта Бидвелла в англиканской церкви в воскресное утро, и к концу ее второго часа — когда Бидвелл остановился выпить стакан воды и принялся говорить с новой силой — магистрат почувствовал, что глаза у него слипаются, будто веки нагрузили свинцом. Ситуация была щекотливая, поскольку он сидел на передней скамье, на месте для почетных гостей, и потому служил объектом взглядов и перешептываний прихожан. Это бы еще полбеды, будь он в лучшем состоянии здоровья, но поскольку спал он плохо, а горло вновь воспалилось и распухло, он вполне готов был предпочесть этой пытке дыбу и колесо.
Бидвелл, столь красноречивый и энергичный в разговоре один на один, на кафедре начинал путаться в собственных мыслях, как заблудившаяся овца. Между полупрожеванными высказываниями повисали тягостные паузы, во время которых паства парилась в набитом и жарком помещении. И очень было неприятно, что Бидвелл не слишком хорошо знал Книгу Книг и потому неправильно приводил те цитаты, которые, как считал Вудворд, каждый ребенок должен запомнить с момента крещения. Бидвелл призывал паству произносить вместе с ним молитву за молитвой о благоденствии и будущем Фаунт-Рояла — задача, которая стала весьма трудоемкой после шестого или седьмого «аминь». Опускались головы, раздавался звучный храп, но те, кто осмеливался заснуть, бывали приводимы к порядку шлепком перчатки мистера Грина — который и здесь действовал как тюремщик, — закрепленной на длинном шесте, способном дотянуться до щеки любого грешника.
Наконец Бидвелл достиг благочестивого заключения своей проповеди и сел. После него поднялся учитель, прохромавший к кафедре, держа под мышкой Библию, и попросил произнести еще одну молитву, дабы создать среди собравшихся присутствие Бога. Она продолжалась минут десять, но в голосе Джонстона хотя бы слышались модуляции и выражение, так что Вудворд сумел — усилием воли — избежать встречи с перчаткой.
В то утро он встал с первыми лучами солнца. Из зеркала во время бритья на него смотрело лицо больного старика с запавшими глазами и посеревшей кожей. Он открыл рот и в зеркале сумел поймать отражение вулканической пустыни, которой стало его горло. Ноздри снова распухли и забились, доказывая, что средство доктора Шилдса было не столько панацеей, сколько местным раритетом. Вудворд спросил Бидвелла, нельзя ли ему увидеть Мэтью до начала воскресной службы, и результатом путешествия к дому мистера Грина стал ключ, который возвратил крысолов, закончив свою работу.
Опасавшийся худшего Вудворд обнаружил, что его клерк лучше отдохнул на голой соломе, нежели он сам в особняке. |