— Это делает стекольщик.

— А что такое стекольщик?

— Человек, который делает стекло и вставляет его в свинцовые рамы. — Мэтью потряс головой, не понимая. — Ремесло, которое появилось в этих колониях не так давно. Тебе интересно?

— Никогда такого не видел. Окно сразу и открыто, и закрыто.

— Что ж, можно сказать и так. — Директор слегка улыбнулся, от чего изможденное лицо смягчилось. — А у тебя есть любопытство, мальчик.

— Ничего у меня нету, — произнес Мэтью, стойкий, как алмаз. — Пришли эти суки и все у нас у всех позабирали.

— Я видел сегодня шестерых из твоего племени. Ты — единственный, кто проявил интерес к окну. Я думаю, что у тебя есть некоторое любопытство.

Мэтью пожал плечами. Он почувствовал давление мочевого пузыря, а потому поднял перед рубахи и помочился на стену.

— Я вижу, ты научился вести себя как животное. Кое от чего придется отучаться. Облегчаться без помощи горшка и не в укромном месте, как полагается джентльмену, — за это положены два удара плетью, которые нанесет тебе исполнитель наказаний. Сквернословие также будет караться двумя ударами плети. — Голос Стаунтона стал серьезным, глаза под очками — строгими. — Так как ты новичок, эта первая демонстрация дурных привычек будет тебе прощена, хотя ты вытрешь за собой. В следующий раз за подобную вещь я лично прослежу, чтобы плетей тебе выдали должным образом, и поверь мне, сынок, — наш исполнитель наказаний очень хорошо знает свое дело. Ты меня понимаешь?

Мэтью хотел было снова пожать плечами, отмахнувшись от упреков старика, но он ощущал направленный на него пронизывающий взгляд и подумал почему-то, что, если не ответить, в дальнейшем может быть плохо. Он кивнул, а потом отвернулся от директора, чтобы рассмотреть как следует стекло этого окна. Потрогал пальцами, ощутил рябь и вздутия на его поверхности.

— Сколько тебе лет? — спросил Стаунтон. — Семь? Восемь?

— Между, — сказал Мэтью.

— Ты умеешь читать и писать?

— Цифры немного знаю. Десять пальцев на руках, десять на ногах. Получается двадцать. Дважды двадцать — сорок. Еще раз дважды… — Он задумался. Отец его учил когда-то простому счету, и они изучали алфавит, когда копыто лошади столкнулось с костью черепа. — Сорок и сорок, — сказал он. — И еще я знаю эй-би-си-ди-и-эф-джи-эйч-ай-джей-эн-эл-оу-пи-кей.

— Что ж, это уже начало. Тебе родители дали имя, я полагаю?

Мэтью замялся. Ему казалось почему-то, что, если назвать этому директору свое имя, он получит какую-то власть над Мэтью, а к этому мальчик готов не был.

— Вот это окно, — спросил он. — Оно дождь не пускает внутрь?

— Да, не пускает. А в ветреный день оно впускает солнце, но останавливает ветер. Поэтому у меня здесь больше света для чтения, и я не боюсь, что книги и бумаги перепутает ветер.

— Во бля! — искренне восхитился Мэтью. — Чего только не придумают!

— Следи за выражениями, молодой человек, — предупредил Стаунтон, но не без веселой нотки в голосе. — Следующее ругательство принесет тебе волдырь на задней части. Теперь я хочу, чтобы ты узнал и запомнил следующее: я хочу быть твоим другом, но тебе выбирать, быть нам друзьями или оппонентами — то есть врагами. В этом приюте живут шестьдесят восемь мальчиков возраста от семи до семнадцати лет. У меня нет ни времени, ни средств нянчиться с вами, и терпеть дурные манеры или недисциплинированное поведение я также не намерен.