Или мы заплывали на лодке далеко от берега, оставаясь наедине с небом и лохматыми облаками. Я смотрела на облака, опустив руки в ласковую воду, а Морис рассказывал о том, как было бы интересно овладеть секретами памяти, чтобы научиться управлять ею — вспоминать в малейших деталях любое пережитое прежде событие или за считанные минуты запечатлевать в мозгу знания и навыки, на приобретение которых пока приходится тратить годы.

— Опыты показывают, что практически мы запоминаем все, — говорил он. — Только, к сожалению, далеко не все можем вспомнить по желанию. Прежние впечатления таятся где-то в глубинах подсознания, а как добраться к ним, мы не знаем.

Очень увлекательно он фантазировал о том, какие удивительные возможности откроются перед людьми, когда удастся наконец познать в деталях, как преобразуются в мозгу все ощущения, воспринимаемые нашими органами чувств.

— Представляете, если мы раскроем электрохимический код, с помощью которого изображение где-то в глубинах нашего мозга превращается в образ, то сможем вернуть зрение всем пораженным слепотою людям! Или подключить к нашему мозгу органы чувств любого существа — все равно, человека или животного — и посмотреть на мир его глазами. Разве не заманчиво увидеть то же, что и орел, парящий в небе, или, скажем, ныряющий в глубины океана кашалот? Вполне возможно, если мы научимся передавать по радио в наш мозг соответствующие импульсы от органов чувств кита или птицы.

— Ну, это уже фантастика!

— Ничуть. Когда вы прикасаетесь к чему-нибудь, вы ведь не замечаете, что ваш мозг находится не в кончиках пальцев, а на расстоянии доброго метра от них. Увеличьте расстояние до тысячи километров, и вы не заметите, потому что радиоволны преодолеют его все равно быстрее, чем бегут нервные импульсы вдоль руки. Так что, оставаясь на Земле, у себя в комнате, вы сможете отправить свои органы чувств на другие планеты, все видеть, слышать, ощущать, обонять, осязать воочию!

— Вы мечтаете, как улучшить человека и сделать его сильнее, — покачала я головой. — А другие надеются с помощью ваших открытий превратить людей в послушных рабов, в живых роботов…

— Да, вы правы. — Жакоб сразу помрачнел. — Таких, к сожалению, немало. Как меланхолически заметил один философ: «Когда в науке делается открытие, дьявол сразу же хватается за него, пока ангелы обсуждают, как его лучше использовать…» И огонь становится не добрым, опасным, если он не горит в печке, а охватывает дом. Надо бороться, чтобы наши открытия не попадали в грязные руки проходимцев. Вот я с ними и воюю. Но нелегко. Ведь каждого жулика приходится разоблачать заново. Об этом напоминал в свое время еще Энгельс…

— Энгельс? — переспросила я.

— Да.

— Он тоже занимался разоблачением шарлатанов?

— И весьма успешно. Написал специально статью по этому поводу — «Естествознание в мире духов».

— Простите за мой вопрос, но… вы — коммунист? — не удержалась я.

Доктор Жакоб посмотрел на меня с усмешкой и ответил:

— Допустим, да. А вы боитесь довериться коммунисту?

— О нет, что вы, — пролепетала я и поспешно добавила: — Но я вас перебила. Так что же говорил Энгельс?

— Не помню дословно, но смысл такой: пока не разоблачишь каждое отдельное мнимое чудо, у шарлатанов остается достаточно почвы под ногами. В том-то и трудность.

Морис рассказал мне историю Пауля Дибеля. Он был простым рабочим, шахтером и жил неподалеку от одного селения в Баварии, где мистики устроили очередное «чудо»: у крестьянки Терезы Нейман каждую пятницу начали появляться кровоточащие стигмы как напоминание о муках распятого Христа.