— Я никогда, никогда не думала, что вы с мамой можете развестись, — сказала девочка.

— К сожалению, такое случается со многими детьми. У тебя ведь, наверно, есть друзья, у которых родители развелись.

— Но ведь сейчас речь обо мне.

И опять Алек не нашелся, что сказать. В молчании они обогнули угол поля, миновали шест с мокрым красным флагом.

— Что бы ни случилось, знай: ты — моя дочь, — сказал Алек. — Я буду платить за твою учебу, присылать тебе деньги. Тебе ни о чем не придется просить Стрикленда. Ты никогда ничем не будешь ему обязана. Ты… Он ведь тебе нравится, да? Ты не испытываешь к нему антипатии?

— Он ничего.

— Мама говорит, он очень привязан к тебе.

— Он такой молодой. Намного моложе мамы.

Алек сделал глубокий вдох.

— Полагаю, — осторожно сказал он, — если любишь кого-то, возраст не имеет значения.

Габриэла внезапно остановилась. Алек тоже. Они стояли лицом друг к другу — две одинокие фигуры, охваченные отчаянием и безысходностью. Ни разу за всю эту их встречу Габриэла не встретилась с ним взглядом и сейчас сердито смотрела строго перед собой, на пуговицы его пальто.

— А я не могла бы остаться с тобой? — спросила она.

Алек порывался обнять дочь, заключить ее в объятия, проявлением своей любви сломить возникшую между ними стену отчуждения, каким-то образом убедить ее, что эта чудовищная разлука, о которой они говорят, противна ему в той же мере, что и ей. Но, направляясь в школу на встречу с дочерью, он пообещал себе, что будет сдержан. «Ты не должен ее расстраивать, — умоляла его Эрика. — Поезжай, повидайся с ней, поговори, но не расстраивай. Она уже смирилась с этой ситуацией. Если ты дашь выход своим эмоциям, мы вернемся к тому, с чего начали, и Габриэла будет сломлена».

Он попытался улыбнуться. Произнес ровно:

— Я очень этого хочу. Но не получится. Я не могу присматривать за тобой. У меня слишком много обязанностей, я постоянно в разъездах. Тебе нужна мама. Сейчас ты должна быть с ней. Так будет лучше.

Габриэла упрямо сжала рот, словно перед лицом неизбежного собиралась с силами, чтобы смириться с тем, что ее ждет. Потом отвернулась от него и вновь зашагала.

— Ты будешь приезжать ко мне, — сказал ей Алек. — Летом мы снова поедем в Гленшандру. Попробуешь поймать лосося в этом году.

— А что будет с «Глубоким ручьем»?

— Наверно, продам. Зачем мне этот дом, если твоей мамы здесь нет.

— А ты?

— Буду жить в Излингтоне.

— Моя комната в Лондоне… — с болью в голосе произнесла она.

— Это — твоя комната. И всегда будет твоей…

— Я не о том. Просто я хотела бы взять с собой несколько книг… Я записала названия. — Габриэла вытащила руку из кармана и протянула ему листочек линованной бумаги, вырванной из тетради. Он взял листок, развернул его, стал читать: «Таинственный сад», «Мир приключений», «Унесенные ветром».

Список книг был длиннее, но он почему-то не смог прочитать его весь.

— Конечно, — хрипло произнес Алек, запихивая листок поглубже в карман пальто. — Что… Что-нибудь еще?

— Нет. Только книги.

— Не знаю, говорила ли тебе мама, но я повезу вас в аэропорт. И книги захвачу. Если еще что надумаешь взять, дай знать.