– Кого?
– Того, кто не сопротивляется, мля. – Боец дерзко посмотрел на одноглазого. – Тама, на улицах, полиция человская тусит, да и сами челы не промах, многие при оружии ходят, пальнуть в ответ могут, вот Сосиска и решил, что тебя грабить проще.
– Ты не заговаривайся, мля.
– А я чо? Я, в натуре, верный, потому как мне податься больше некуда. – В последнее время Иголка частенько бравировал этим обстоятельством, заставляя фюрера слушать горькую правду. – Ты Чемодану тачку крутую подарил, которую он у тебя требовал?
– Не требовал, а просил, – поправил телохранителя Кувалда. – Униженно.
– Ага, конечно, – кивнул Иголка. – Тока тачку за двести штук униженно не просят. Ты ее подарил?
– Ну? – сдался одноглазый.
– А почему Сосиске нельзя, раз ты из казны семейной баблом фонтанируешь, как челы нефтью? Фигли Сосиска волосатый, что ли?
– Пасть захлопни, – посоветовал Кувалда. – А то я тебя, с твоей верностью, мля, по уши в асфальт закатаю.
– А что изменится?
– Офна макушка от тебя останется, вот что, мля!
– А для тебя чо изменится?
– А чо фолжно?
– Вот именно: ни хрена не изменится. Как из тебя Чемодан и его Гниличи бабло тянули, так и будут. Пока ты им не надоешь.
– Пасть захлопни!
Но Иголку понесло. Длинный его язык, плюс природная нелюбовь к Гниличам, заставили бойца напрочь позабыть об осторожности и рубить правду-матку в лицо лидеру:
– Почему Сосиска сам на крутую тачку не награбит? Потому что не хочет, мля! Хочет, чтобы ты его кормил!
– Вот именно, – встрял Контейнер.
– У всех бывают неуфачные фни, – неожиданно мирно произнес Кувалда.
– Чемодан уже давно в общак ничего не платит, – торопливо наябедничал Полено. – Гниличи ему добычу сносят, а тебе он говорит, что у него нет ничего. И еще просит, потому что ты даешь.
– Шлюхи фают, – отрезал Кувалда.
Подданные благоразумно промолчали.
– А Чемофан верный, – сообщил после паузы фюрер.
– Верные бабло тебе несут, а этот тянет только, – заметил Иголка.
– А помнишь, как фва месяца назаф Гниличи возбухнули? Помнишь? Кто тогфа Гниличей своих вешал, а? Чемофан и вешал.
Та междоусобица потрепала фюреру нервы. Началось все с сущей ерунды: в «Средстве от перхоти» повздорили две десятки Гниличей. Уйбуй Четверка, личность темная, и одноглазому никогда не нравившаяся, сцепился с уйбуем Сосиской, верным сторонником Чемодана. Слово за слово, выстрел за выстрелом, за каждым из Гниличей встали приятели, и той же ночью во дворе Южного Форта началась форменная война, смысл которой от удивленного Кувалды ускользнул. Бравый Чемодан спешно сообщил Национальному Лидеру о раскрытии кровавого мятежа и лично принял участие в его подавлении, заслужив горячую признательность одноглазого. Однако впоследствии въедливый Иголка не раз намекал, что выглядел бунт весьма подозрительно.
– Чемодан вешал только тех, кто против него бубнил, – выдал свою версию неугомонный боец. – И ваще неясно, было ли тама что супротив тебя или же он просто среди Гниличей первым делался, а Четверка ему мешал.
– У Гниличей, но не в семье.
– А тебе, твое высокопревосходительство, надо, чтобы среди Гниличей первый был?
Кувалда скривился. Но с ответом не нашелся, потому как чрезмерное возвышение какого-либо уйбуя грозило великому фюреру неприятностями, и тут Иголка был прав.
– Гниличи теперя тока Чемодана слушают, – проворчал Полено.
– А значит, его тово, гасить надобно, – произнес Иголка. |