– Дурак и его деньги… ты, старый скряга, – пробормотал его отец.

Эд Мак-Киннон потянулся за толстым томом антологии, который служил арбитром в их игре. Моргая, чтобы сфокусировать свои налитые кровью глаза на поэме он прочёл:

Что может быть ещё хуже,

Чем в старости ждущие беды?

Что меж бровей углубляет морщины?

Видеть, как покидают жизни страницы

Все, кто так тебе дорог,

И быть на земле одиноким, как ныне

Приходится мне.

– Лорд Байрон! "Чайлд Гарольд!" – с торжеством восклицает папа.

– Мимо, – ворчит Мак-Киннон. – Два из трёх?

Часами он слушал, как они пьянствуют за стенкой спальни, заключая пари, кто сможет узнать самые неизвестные поэмы. В конце концов почитателей поэзии так развозило, что они едва могли говорить, после чего отец начинал жаловаться на жизнь. Его речь была стандартной. Он не раз уже слышал это раньше.

Сперва его папа читал строфу из «Фонтана» Водсворта:

Мудрого разум

Меньше скорбит о том,

Что возраст уносит с собой,

Чем о том,

Что он позади оставляет.

Затем он пускался в яростную тираду по поводу тирании времени: о том, что жизнь такая безрадостная потому, что мы находимся на пике своих возможностей в двадцать один год, когда понятия не имеем обо всех прелестях, упуская лучшие годы своей жизни, блюдя чистоту своего тела и соскальзывая под уклон, сперва медленно, а затем всё быстрее, вступив в средний возраст.

– Какой в этом толк? – обычно восклицал папа. – Ради чего мы барахтаемся? – Затем он обращал всю свою желчь на мать Цинка.

О, как он ненавидел папу за это. Лёжа на кушетке, которую он делил с Томом, он слушал, как старик ругает свою жену.

– Поверите ли вы, парни? Посмотрите на неё. Самая хорошенькая девушка в Саскачеване в тот день, когда мы обвенчались. Видите, что сделало безжалостное время? Оставило меня с морщинистой седой ведьмой.

Пока Цинк дрожал в темноте, сердце обливалось кровью. Почему мать взвалила на себя такую обузу? Ради своих детей? Потому, что боялась? Приказывая себе спать, он давал себе слово однажды заступиться за неё.

На следующее утро Цинк знал, чего можно ждать.

Обозлённый и не выспавшийся, папа заставит его вновь вспоминать бардов, ударяя его одной строфой за другой, чтобы поставить на колени, вызверяясь на мать, если она попытается вмешаться.

– Уйди, женщина, – прорычит папа. – Я не хочу вырастить неграмотного деревенщину.

Брюзгливая старость и юность

Не могут жить вместе в согласье:

Юность полна удовольствий,

А старость заботы полна.

– Ну-ка, живо, сынок. Назови поэта.

– Шекспир, папа.

В один из дней он взбунтуется против старика, скажет ему прямо в лицо, что он не заслужил такой жены, как она; жены, которая ухаживает за ним несмотря на засуху, голод, почти разорение и его нескончаемые брюзгливые упрёки; которая не только создаёт для него домашний уют, но и защищает его от сплетен независимо от того, каким ослом он бывает.

Говоря всё это старику в глаза, он был обмочившимся телёнком, но порка, которую он получил за это, была столь жестокой, что заставила его мать вскрикивать, так что он никогда больше не отваживался произнести что-нибудь подобное, чтобы уберечь её от страданий.

Чтобы досадить старику, он стал копом.

Папа ненавидел полицию со времён депрессии, когда был избит дубинками до бесчувствия во время бунта в Риджайне.

"Тик-так, – подумал Цинк. – Время идёт".

Обильно исходя потом, он выплеснул ещё один ковш на камни сауны. Когда пар обжёг его, он растянулся на кедровых досках, держа ковш словно импровизированное зеркало.