— Восхищаюсь, — честно признался Руф. — Видишь ли, не знаю, как тебе это объяснить, но мне кажется, что я чувствую его. Ну словно слышу мысли, которые доносятся из центрального шатра. Смешно, правда?

— Н-не очень, — передернула плечами Уна. — А что он думает?

— Уверен в победе. Хочет расплатиться с Даданху жизнями союзников и уберечь своих воинов для грядущих сражений. У Омагры далекоидущие планы, и Рамор для него только начало. Но что это я, — прервал себя молодой человек. — Чего доброго, ты решишь, что я и впрямь его слышу.

— Ты не хочешь поговорить с отцом? — спросила она с чисто женской непоследовательностью. — После может и не выпасть удачного случая.

Уна все еще надеялась, что Кайнен скажет ей, как она нужна ему, как горячо любима, что если они выживут, то всегда будут вместе. Казалось бы, так просто догадаться…

— Аддон занят, — ответил Руф, не поворачивая головы. Его внимание было целиком и полностью поглощено происходившим там, внизу, у подножия крепостных стен. — Он отряжает гонца в Газарру, хочет просить о помощи. Надежды мало, но если существует хотя бы один шанс из тысячи, то им надо воспользоваться.

Твой отец — великий воин, хотя сам он никогда не позволит так о себе говорить. Знаешь, — и молодой человек взъерошил ей волосы; ладонь у него была тяжелая, а жест получился вовсе не ласковым, просто ободряющим, —

/Потрепал, как гриву коню. Неужели я все сама себе придумала и ни чуточки он меня не любит, а просто хорошо относится — как ко всем остальным Кайненам?! Рядом с ним Килиан всегда казался навязчивым, но, может, дело как раз в том…/ мы еще посмотрим, кто кого. С таким командиром, как Аддон, можно выиграть даже самую безнадежную битву.

Уна внимательно посмотрела в его спокойные, непроницаемые, как морская гладь, глаза. Сейчас они были сине-зелеными. Взгляд их не выражал почти ничего, — во всяком случае, никаких подавленных страстей, затаенных чувств, спрятанных мыслей она не обнаружила. И девушка внезапно устыдилась своего эгоизма: враг у ворот, жители крепости доживают свой последний мирный день, — и кто знает, кого уже несколько литалов спустя Ягма впустит в свой мрачный дворец? А она думает только об одном…

Нет, не зря суровые воины презрительно относятся к женщинам. Вероятно, они правы.

Сначала нужно выжить и победить, а потом уже решать, кто и кого любит и кто с кем станет жить.

— Война…

Руф даже не вздрогнул, а Уна чуть не подпрыгнула от неожиданности.

/Выдержки ни на грош, а еще хвастаюсь тем, что готова сражаться наравне с мужчинами. Нет, выходит, не готова…/

Старый Микхи подобрался сзади не хуже опытного лазутчика.

— Война, — еще неуверенней повторил он, обкатывая это страшное слово в беззубом, шамкающем рту, будто гладкий камешек. — Не обычное пограничное столкновение, а настоящая.

Третий раз произнести «война» он явно не решился.

Старику было страшно, и в то же время он все еще не мог поверить до конца в реальность происходящего. Не может быть, чтобы беспорядочная толпа диких мехолнов, которых ждали со дня на день в Каине, ощетинившемся мечами и копьями, внезапно превратилась в огромную организованную армию. И еще горше оттого, что если прежде и мехолны, и палчелоры выступали под предводительством нескольких вождей, которые то и дело грызлись между собой, не в состоянии поделить славу и добычу, — то нынче в высоком шатре, сшитом из шкур, сидит их могущественный и единоличный владыка.

— Камней даже может не хватить, — пожаловался Микхи. — И огненной смеси. Килиан предложил отцу атаковать варваров прямо сейчас, не дожидаясь, пока они полезут на стены.