-Но они должны притвориться, что все это - для новобрачных. Так что смирись с этим, празднуй, и не говори с твоим папой о Нике до окончания свадебный торжеств.
-Тодд,- спросила я печально, - Ты видел Ника. Тебе он нравится, правда ведь?
-Я не могу ответить на этот вопрос.
-Почему нет?
-Раз ты сама ничего не видишь, ни одно мое слово не сможет изменить этого и заставить тебя посмотреть лучше.
-Видеть что? Что ты имеешь в виду?
Но Тодд не ответил, и я почувствоваласебя обманутой и раздраженной.
К сожалению, совет Тодда прошел мимо меня, как только я начала такнцевать фокстрот с папой.
Мой отец был красным от шампанского и триумфа. Он не делал никакой тайны из своего желания этой свадьбы, а новости о беременности моей новой невестки еще больше вносили радости в это событие. Все шло так, как задумывалось. Я была уверена, что в своей голове он уже видел своих танцующих внуков. Поколения покорной ДНК и все в его распоряжении.
Папа был бочкообразным, коротконогим, и черноглазым, с волосами, столь густыми, что вряд ли можно было разглядеть его голову под ними. Все это, а так же его немецкий подбородок сделали если не красивым, то его поразительным человеком. В крови моего отца была примешена кровь команчей со стороны его матери, и несколько немецких и шотландских предков, будущее которых было не слишком радужным, если бы они остались в своих родных странах. Поэтому они прибыли в Техас, в надежде найти дешевую плодородную землю, нуждающуюся в их работоспособности и прилежании, чтобы начать процветать. Вместо этого они получили засуху, эпидемии, индийские набеги, скорпионов, и долгоносиков размером с ноготь большого пальца на руке.
Трэвисы, те кто выжил, были попросту самыми упрямыми людьми на земле. Те, кто никогда бы не упустили птицу счастья из своих рук. Это упрямтсво было в крови у папы… и у меня тоже. Мы были слишком похожи друг на друга, мама всегда говорила, мы оба сделали бы все, для того, чтобы получить желаемое и могли ради этого даже идти по головам других.
-Эй, пап.
-Тыковка, - у него был густой голос, в котором слышалось бесконечное нетерпение человека не привыкшего искать чьего-либо снисхождения. – Ты выглядишь так прекрасно сегодня. Ты напоминаешь мне свою маму.
-Спасибо, - подобная нежность была редка для папы.
Я оценила это, даже при том, что я знала доподлинно, что мое сходство с мамой было в лучшем случае поверхностным.
Я была одета в светло-зеленое платье из атласа на лямках, закрепленных двумя застежками с кристаллами. На ногах красовались тонкие серебряные сандалии с трехдюймовыми каблуками. Либерти настояла на том, чтобы самой уложить мои волосы. Это заняло от силы пятнадцать минут, чтобы закрутить и укрепить мои длинные черные локоны в обманчиво простую высокую прическу, которую я сама никогда не могла бы воспроизвести. Либерти была лишь немногим старше меня, но ее манеры были почти материнскими, нежными, похожими на те, что иногда я видела у моей матери.
-Ну вот, - пробормотала Либерти, когда прическа была закончена, и она игриво коснулась моего носа пушистой кисточкой для пудры. - Идеально.
Было очень сложно не полюбить ее.
Пока мы с папой танцевали, к нам приблизился один из фотографов. Мы наклонились ближе друг к другу и улыбнулись, получив в глаза ослепительно белую вспышку, а затем возобновили танец.
-Ник и я возвращаемся в Массачусетс завтра, - сказала я.
Мы летели коммерческим классом - я возвратила стоимость билетов первого класса на мою кредитную карточку. Так как папа имел доступ к моей кредитке, он прекрасно знал, что я сама купила билет для Ника. Но он не сказал ни слова об этом. Пока что.
-Прежде, чем мы уедем, - продолжила я, - Ник хочет поговорить с тобой.
-С нетерпением этого ожидаю.
-Я бы попросила тебя быть вежливым и снисходительным с ним, - сказала я. |