Свенсон кидается к столику дежурного, за которым сидит хорошень­кая голубоглазая блондинка, херувимчик кисти Боттичелли, и украдкой поглощает спрятанные под столом чипсы. Если уж он решил закрутить роман со студенткой, то почему не выбрал вместо проклепанной акулы, мечтающей только о нью-йоркском издательстве, такую милашку?

– «Голубой ангел» у вас имеется? – спрашивает Свенсон.

– Ой, не знаю, – говорит херувим. – «Голубой ангел»… Слушайте, а вы «Жизнь прекрасна» видели? Это лучший фильм про ангелов. Мы к Рождеству десять кассет заказали, и все разобрали. Но одну кто-то уже вернул.

И тут Свенсон вспоминает, почему выбрал Анджелу, а не такую вот девушку.

– Это немецкий фильм. Тридцатых годов.

Очень важно считать себя человеком, который хочет посмотреть «Голубого ангела» и который ни за что и никогда не будет смотреть «Жизнь прекрасна». Но какая, в сущности, разница? Кому какое дело, что за фильмы он любит? Он все разрушил, и причиной тому – бессмыс­ленное, идиотское наваждение: увлекся странной, безнравственной, честолюбивой девчонкой, которая буквально прошлась по нему…

Девушка говорит:

– Я читала в газетах, что девяносто процентов американцев верят в ангелов-хранителей.

– Такой высокий процент? – говорит Свенсон.

– Я вот верю. У меня был когда-то парень, он как напивался, становился неуправляемым. Один раз ввалился ко мне ночью с огромным ножом в руках. И тут я увидела, как в наш трейлер влетел ангел в белых одеждах и схватил его за руку.

– Потрясающе! – говорит Свенсон. Где был ангел с огненным мечом, которому полагалось охранять дверь в комнату Анджелы Арго? – Так… есть у вас эта кассета?

– Должна быть, – отвечает херувим. – Я проверила по компьютеру. Свенсон едва не бегом бежит в отдел классики и на сей раз находит кассету сразу же – она пряталась в скромной черно-белой коробке, буду­чи слишком благородной и исполненной достоинства, а посему не же­лавшей никого завлекать сексуальной Марлен Дитрих на обложке.

– Наслаждайтесь, – говорит мисс Боттичелли.

Ни она, ни Свенсон не могут скрыть удовольствия от того, что по­ставленная задача выполнена, ведь могло случиться и иначе, ангелу при­шлось бы огорчить незнакомца – да еще в сочельник, и кто знает, како­вы бы были последствия.

– Счастливого Рождества! – говорит девушка.

– И вам того же, – бормочет Свенсон.

Но сначала нужно еще выпить. Поднять бокал за здоровье Шерри, Руби, Анджелы, Магды и – пока его не покинуло рождественское настроение – за ректора Бентама, Лорен Хили и всех своих студентов. Доказательство существования Господа не только в том, что Свенсон стоит на коленях в ванной комнате, склонив голову над унитазом, но и в том, что он в состо­янии включить видеомагнитофон. Вот на экране появляются бесконеч­ные титры. Он мог бы их перемотать, но ему нужно подготовиться к пер­вой сцене, где базарят в клетках гуси и утки. Следующий кадр: ученики в классе шумят, гогочут, но разом смолкают, едва входит герр профессор Рат (Свенсону такого никогда добиться не удавалось), затем – история с непристойными фотографиями Лолы-Лолы в юбочке из перьев: этот эротический наряд побуждает профессора отправиться на поиски его обладательницы в гнездо разврата – клуб под названием «Голубой ангел»,

Свенсон усаживается в кресло, зачерпывает очередную кружку на­питка – готовится к сцене за кулисами, где Рат представляется: «Я – пре­подаватель гимназии», а Марлен Дитрих, она же Лола-Лола, окидывает его равнодушным взглядом – ну и что с того, что он в строгом пальто, а она в штанишках с оборочками, – и говорит: «В таком случае вам долж­но быть известно, что шляпу полагается снимать».