– А, это рассказ Карлоса. – Свенсон горд собой: он вспомнил автора. – Но вы как мать, наверное, обеспокоены тем, что ваш сын восхищается рассказами о самоубийствах.

– О, эти матери, – говорит отец. – А что, скажите, их не беспокоит? Если мальчику нравится «Преступление и наказание», они решают, что он тоже собрался прикончить старушку.

Двух старушек, мысленно уточняет Свенсон.

– По-моему, беспокоиться не о чем. Дэнни – очень собранный юноша. Он много работает. Хочет совершенствоваться. Тут на днях было очень интересное обсуждение одного из его рассказов.

– Какие рассказы? – изумляется мать. – Про свои рассказы он ничего не говорил.

– Весьма любопытно, – говорит отец. – И про что был рассказ?

– Про жизнь в предместье.

– Но не про нас, надеюсь? – хихикает миссис Либман.

– Беспокоиться не о чем, – повторяет Свенсон.

Родители Дэнни горячо его благодарят и удаляются. В коридоре никто не ждет? Похоже, нет. Свенсон вытаскивает «Мою собаку Тюльпан» и начинает с того места, где Акерли пишет, как он повстречал в саду близ Фулемского дворца старушку, катившую в детской коляске перебинтованную собаку; после этой сцены автор плавно переходит к рассказу о своем романе с восточноевропейской овчаркой, которую он любил так нежно и трогательно, как любят женщин. Свенсон счастлив перенестись из своего кабинета в Лондон конца пятидесятых, взглянуть на мир счастливыми глазами Тюльпан и Акерли. Он забывает обо всем, не следит за временем и, когда раздается стук в дверь, вздрагивает от неожиданности.

Входит женщина, которая говорит:

– Я – мать Клэрис.

Миссис Уильямс – хмурая дама лет за пятьдесят, никоим образом не стремящаяся подчеркнуть то, что осталось от былой красоты, унаследованной дочерью. Будучи директором школы, она чувствует себя вправе обращаться со Свенсоном как с мальчишкой, которому может диктовать свои условия. Клэрис обязана учиться медицине, миссис Уильямс не желает, чтобы ей дурили голову литературой, и незачем Свенсону было давать ей читать эту чушь, эту Тони Моррисон  – одной чернокожей дали премию, но это отнюдь не значит, что такая дорога открыта всем.

Что должен говорить Свенсон? Ей нечего бояться. Из Клэрис писательницы не получится. Она внимательный и тонкий критик, отлично чувствует, где что не так, диагност, можно сказать, от Бога. Только таланта у нее нет. А у Анджелы есть.

– Одному Богу известно, почему Клэрис выбрала этот университет, – вздыхает миссис Уильямс. – Я ее тыщу раз предупреждала. Ее ведь брали в Йель. Слышали об этом?

– Нет, – смущенно признается Свенсон. – Но я вам обещаю: я сделаю все, что в моих силах, чтобы уговорить вашу дочь не тратить время попусту. И вообще, Клэрис у вас умница, думаю, она и сама не захочет быть писательницей.

– Очень на это надеюсь. – Миссис Уильямс вскидывает одну бровь. – Благодарю вас, – произносит она ледяным голосом, поднимается и уходит.

Он смотрит на часы. Половина двенадцатого. Похоже, это конец. Обошлось, можно сказать, без крови. Могло быть гораздо хуже. Так что же он расстраивается? А, хотел познакомиться с родственниками Анджелы. Ему что, хочется еще разок побеседовать с родителями? Уж не спятил ли он?

Свенсон слышит стук в окошко на двери, металлом по стеклу.

Он понимает, что это родители Анджелы, еще до того, как женщина говорит:

– Вы профессор Свенсон? Наша Анджела у вас в семинаре…

Металла на ней почти столько же, сколько на Анджеле, правда, в ее случае это золото.