. Огурцы, говоришь?! А где ихняя хрусткость, если это огурцы?. Да тебя за такие огурцы убить мало, Мазепа проклятая!.. Молчишь! Я тебе, ирод, помолчу! Где огурцы?!. Три копейки корове под хвост!..
Конопатый раскрыл глаза.
— Сядь поближе, — поманил он Антошина. Антошин придвинул свою табуретку к самому изголовью умирающего.
— Так вот, — сказал Конопатый, — парень ты, кажется, честный, грамотный… и если тебе дать правильное направление, сможешь ты сослужить народу хорошую службу, благородную… Конечно, если ты хочешь добра не только себе, но и народу…
— Хочу, — сказал Антошин. — Честное мое вам слово, очень хочу.
— Можешь себе представить, Егор, будет такое время… обязательно будет, когда не станет у нас в России ни царей, ни помещиков, ни фабрикантов… ни купцов… Никаких хозяев, которые живут чужим трудом… Чудно, а?
— Нет, почему же, — сказал Антошин, — нисколько не чудно.
— …И вся власть будет в руках народа… И не будет неграмотных… Всех будут учить бесплатно в гимназиях и университетах… И рабочих всех, кого теперь не допускают до ученья… Хотел бы ты быть студентом, Егор? Ты не стесняйся, говори… Тут нет ничего смешного…
Ах, как Антошину хотелось сказать, что он студент-заочник, что через два с половиной года он стал бы уже инженером, если бы не эта удивительная перемена в его жизни! Но Конопатый все равно не поверил бы, а на объяснения, кажется, времени бы уже не хватило.
— Конечно, хотел бы, — сказал поэтому Антошин. — Высшее образование великая вещь.
— Но этого счастливого времени нельзя дожидаться сложа руки… Каждый… Сильный приступ кашля прервал слова Конопатого.
— Я лучше закрою окошко, Сергей Авраамиевич, — предложил Антошин, все-таки январь месяц. — Чепуха! — прохрипел сквозь кашель Конопатый. — Хуже не будет.
С минуту длилось тяжелое молчание. Потом Конопатый с деланным безразличием осведомился:
— А тебе откуда известно, что я Авраамиевич? Меня здесь во дворе все Абрамычем величают.
III
Антошин понял, что проговорился и что теперь ему от; объяснений не уйти.
— Сергей Авраамиевич, — начал он, сознавая всю необычайную шаткость своих позиций, — вы читали книгу «Янки при дворе короля Артура»?
— Не виляй, Егор, отвечай по существу.
— Так я же как раз по существу! Роман американского писателя Марка Твена «Янки при дворе короля Артура» вам приходилось читать?
— M-м! — отрицательно промычал Конопатый.
— А «Путешествие пана Броучека в XV столетие»? Это повесть чешского писателя Святоплука Чеха…
— Откуда… тебе… известно… что мое… отчество… Авраамиевич? — надсадным голосом повторил Конопатый, уже не стараясь скрывать свою подозрительность. — При чем здесь какие-то романы?
— Очень даже при чем, — беспомощно отвечал Антошин, чувствуя, что вот-вот и кончается их запоздалая беседа. — Я вам сейчас все расскажу… Только вы мне все равно не поверите… Я бы и сам на вашем месте ни за что не поверил… Так вот, хотите верьте, хотите нет, но я уже давно, почти с детских лет, знаю ваше имя и отчество по… по Музею Революции.
— Почему, почему? Ты яснее говори… По какому такому музею?
— По Музею Революции, Сергей Авраамиевич…
восторженно орали под окном ребятишки
— …Теперя, ежели ты такие огурцы покупаешь, Мафусаил жеребячий, — звенел прежний женский голос, — то как же тебя, змей подколодный, можно теперя за колбасой, скажем, посылать или за требухой?. |