— Нет, почему же, — сказал Антошин. — Я имею понятие, что такое означает слово «ресторан».

Тут бы ему в самую пору улыбнуться. Но Антошину было не до смеха. До Антошина окончательно дошло, что случилось с ним нечто из ряда вон выходящее: непонятным путем, в силу неизвестно каких обстоятельств, он из Москвы тысяча девятьсот пятьдесят девятого года попал в Москву тысяча восемьсот девяносто третьего. Хотя нет, кажется, уже девяносто четвертого. Впрочем, дела это существенно не меняло.

ГЛАВА ВТОРАЯ

I

Кто-то тормошил его за плечо, приговаривая вполголоса:

— Что с тобой?.. Егор, а Егор?.. Да проснись же!. А это Антошину приснилось, будто его на полном ходу сшибла легковая машина. От невыносимой боли он стал кричать, но проснуться не мог, пока его не растормошили. Он раскрыл глаза. Совсем близко над ним склонилось ярко освещенное и очень бледное Галкино лицо… Галка?!..

Посреди ночи у него на квартире?! А где же Оля с мужем и Катькой?..

— Галочка? — прошептал он. — Как ты сюда попала, Галочка?..

Он вспомнил про подвал, про Степана, Ефросинью, Шурку:

— А какой мне сон приснился чудной!.. Будто бы я оказался…

Но вдруг все кругом потемнело, и при хилом свете лампадки Антошин разглядел, что склонилась над ним не Галка, а Ефросинья.

— Пригрезилось тебе что, Егор? — спросила она, поглаживая его по голове, как маленького. — Ты чего так кричал?

— Ох, ты кричал, ох, кричал! — восторженно подтвердила моментально возникшая рядом Шурка. — Я думала, тебя разбойники режут…

— Брысь в постель! — прикрикнула на нее Ефросинья.

— Вы меня, тетя Фрося, простите, — сказал Антошин. — Мне приснилось, что меня… — он… хотел сказать «машина», но вовремя поправился, — будто бы меня на всем скаку лошадь подмяла…

— Лошадь во сне — это хорошо! — обрадовалась за него Ефросинья. — Лошаьдь во сне — к богатству.

— Соль подешевеет! — фыркнула из-за полога неуемная Шурка. Послышался шлепок, и Шурка обиженно захныкала: — А я что?.. Разве я что?.. А ты меня…

— Ты, Егор, проверь. Может, спал на чем неподходящем, — послышался из темноты сонный голос Степана. — Мне раз такое приснилось, что и вспомнить страшно… Смотрю, а под боком у меня молоток…

Антошин пошарил под тюфяком и, действительно, нащупал невесть как завалившуюся сюда сапожную колодку.

Боль в боку отпустило, но он еще долго не мог заснуть. Он обдумывал свое положение с тщательностью, которая его самого смешила. Ему было смешно и немножко стыдно, что он чуть было не поверил в достоверность своего перемещения во времени вопреки всем законам науки. Чудес не бывает. Это Антошин знал твердо. Кажущееся поначалу чудом раньше или позже получает вполне научное объяснение. Путешествия во времени ни в прошлое, ни в будущее — с точки зрения науки вещь принципиально невозможная. А если это так, а это именно так, то подвал, Степан с Ефросиньей, Шурка, девушка в смешной шляпке, Сашка Терентиев — всё это ему только, снится. Присниться может всякое. «Следы ранее полученных раздражений, зафиксированных в коре полушарий мозга, вступают между собой в необычные связи» — вот тебе и сон. Начитался в свое время книжек о Москве девяностых годов, насмотрелся кинофильмов, переворошил несколько комплектов пожелтевших и ломких от времени газет; потом все эти раздражения вступили между собой в необычные связи — вот он, Антошин, и оказался в дореволюционной Москве конца прошлого века.