— Да, конечно.

Линетт ожидала, что Иэн заключит ее в объятия и нежно поцелует, как он обычно это делал, когда она была чем-то расстроена. Но вместо этого, к ее удивлению, он достал из кармана портсигар.

— Прости, — сказал он. — Мне нужно пойти поискать сигареты.

Линетт знала, что портсигар полон — она собственными глазами видела, как несколько минут назад Иэн его открывал, но у нее хватило ума промолчать.

Какое-то время Линетт стояла уставясь в пространство, затем закрыла руками лицо. Оно все еще горело от пощечин Мойды. И Линетт пожалела о том, что устроила скандал и обмолвилась о нем Иэну.

Раздосадованно вздохнув, она подошла к столику, на котором были аккуратно разложены газеты. Взяла «Татлер» и, открыв, увидела свою фотографию. Это был снимок, сделанный на Гудвудских скачках. В элегантном шелковом платье в цветочек и широкополой соломенной шляпе Линетт выглядела прелестно. Внизу стояла подпись: «Мисс Линетт Трент, самая очаровательная дебютантка своего года, выбирает победителя».

Как обычно, увидев в газете свое фото, Линетт успокоилась. Злость и досада начали улетучиваться. Через несколько минут на ее губах уже заиграла мягкая улыбка, и она бросила нетерпеливый взгляд на дверь, ожидая возвращения Иэна.

Он был недалеко. Покинув библиотеку, он вышел через парадную дверь и спустился по лестнице на террасу. Было еще не совсем темно. Но на небе уже начали появляться звезды, а над холмами показалась бледная, призрачная луна. На западной стороне небосклона догорал закат.

Пустоши лежали во тьме, но озеро все еще поблескивало под темным небом. Все вокруг, казалось, дышало умиротворенным спокойствием, но Иэн ощутил, что в его душе покоя нет. Он знал, что столкнулся с чем-то таким, с чем еще ни разу ему не приходилось сталкиваться, — это был эмоциональный кризис, не только раздиравший его на части, но и лишивший способности трезво и взвешенно рассуждать.

— Что же мне делать? — мучился он вопросом, но единственным ответом было легкое прикосновение морского бриза к его щекам.

Иэн подошел к краю террасы. Склон уходил вниз, к озеру, куда перед ужином он направился, чтобы побыть наедине, совершить прогулку по окрестностям Скейга, полюбоваться пустошью. Уже тогда он знал, что так и будет, подумал Иэн, знал уже в тот момент, когда шагал прочь от замка, держа в руке газету, которую ему дала Мойда.

Иэн поймал себя на том, что ему боязно раскрыть газету и прочитать ее статью. Господи, неужели ему и впрямь небезразлично, что она о нем написала. Затем, подойдя к озеру и увидев его во всей красе, от которой захватывало дух, Иэн подумал, что как было бы здорово, чтобы Мойда оказалась рядом.

С маленького островка вспорхнули гуси и, громко хлопая крыльями, поднялись над водой, взлетая все выше и выше, устремляясь в сторону моря, пока не превратились в темные стрелки на фоне неба.

Глядя им вслед, Иэн вспомнил Мойду, ее острый свободный ум, взлетающий к высотам, недоступным для других людей. Да, в тот момент, стоя на террасе, он знал, знал, что любит ее, как никогда никого не любил раньше.

Он был уже взрослым и достаточно опытным, чтобы понять, что у любви много сторон и много граней. Он любит Линетт за ее красоту, за то, что на нее приятно смотреть, за то, что она настолько желанна, что его сердце начинало биться чаще и кровь быстрее бежала в его жилах.

Но все это время внутренний голос твердил ему, что это недолговечно. Его любовь — если это можно так назвать — может угаснуть или измениться с той же легкостью, с какой Линетт могла надеть другое платье или изменить прическу. Это была не одухотворенная любовь, а лишь восхищение знатока прекрасным произведением искусства.