Это была красивая часть ее любви, которая останется после того, как исчезнут мучения и страдания. Она знала, что ее любовь прекрасна.
Как она пыталась заставить себя возненавидеть Иэна, но из этого ничего не вышло. Встретив его, она поняла, что все дурные черты, которые она ему приписывала, не существуют. Иэн был искренний и честный человек, преданный своему делу, человек, горящий желанием служить другим.
Теперь она поняла, как неправильно истолковала его мотивы. Политика его правительства порой бывала неверной, но в каждую ситуацию, в каждую проблему он привносил свои собственные свежие мысли, не запятнанные алчностью или взяточничеством. И, будучи человеком прямолинейным и надежным, он добивался успеха там, где ничего не получалось у других. Но за все это она не отдавала ему должного, а лишь проявляла к нему абсурдную и несправедливую предвзятость. «Красота живет» — эти слова, казалось, снова и снова звучат в ее голове. Теперь, как снег под солнцем, растаяли последние крупицы неприязни к нему, которые последние месяцы так мучили Мойду. В ее сердце больше не осталось ненависти. В нем теперь поселилось новое понимание, до сих пор ей неведомое.
«Я должна уехать, — подумала Мойда. — Но мне по-прежнему нужно бороться за наследство Хэмиша. Для этого я сделаю все, что только в моих силах».
В то время в этом не было ничего плохого. Наоборот, ее действия представлялись достойными похвалы — вселиться в замок, яростно противостоять Иэну, принадлежавшего к клану Маккрэгганов, который, по мнению Мойды, так несправедливо поступил с дедом Хэмиша.
Но Иэн не нес ответственности за проступки своих предков, это Мойда поняла только сейчас. «Это во мне говорит горячая шотландская кровь, — подумала она. — Вот почему я такая своевольная». Она с улыбкой вспомнила легенду о первом Дональде, основателе клана. Он вступил в союз с норвежским королем для того, чтобы отобрать Кинтайр, Айлу и другие острова у Годреда, сына Олафа Рыжего. Однажды, когда ладьи новоявленных союзников приблизились к их берегам, их предводитель, желая подбодрить своих воинов, пообещал, что тот, чья рука первой дотронется до земли этих островов, навеки будет ему принадлежать.
Как только он произнес эти слова, Дональд бросился на нос своей ладьи, одним ударом острого как бритва кинжала отрубил себе кисть руки, которой держал меч, и вместе с мечом забросил ее далеко в море, в направлении берега далекого острова, обеспечив тем самым себе и своим потомкам право безраздельного владения желанной землей.
Окровавленная рука с мечом по-прежнему красуется на гербе Макдональдов. Та же самая кровь, что некогда воодушевила Дональда, заставила Мойду сражаться, добиваться своего. Мойда отказывалась признаться себе, что она терпит поражения в борьбе с Маккрэгганом. Более того, если она и дальше будет жить под одной крышей с Иэном, она не сможет продолжать борьбу.
Она увезет детей в Эдинбург. Если ее заработки окажутся слишком малы для того, чтобы содержать их, тогда она пойдет к матери и будет просить ее о помощи.
Куда только подевалось ее прежнее нежелание прибегнуть к этому способу. Это все из-за Иэна, подумала Мойда, потому что он высоко ценил Долли, и это заставило и ее саму взглянуть на мать совершенно другими глазами.
Значит, решено, подумала она. Они уедут. И все же какая-то часть ее души противилась этому решению. По крайней мере, пока она не уедет отсюда, у нее будет возможность видеться с ним. Она сможет смотреть на него из окна, видеть его в доме и в саду, разговаривать с ним, слышать, как он произносит ее имя. Она почувствовала, что снова начинает дрожать при этой мысли — он смотрит ей в глаза, внезапный поворот головы, его прическа. Она любила в нем все — его широкие плечи, сильные руки, легкую походку, серьезный взгляд.
— Я люблю его! — произнесла Мойда вслух. |