От ужаса у него стучали зубы, он бормотал:

– Пощадите, мой отец даст вам неисчислимый выкуп. У него в достатке и меди, и золота, и красивых железных изделий.

Так он в слезах умолял нас. Его звали Долон, он был сыном Эвмеда.

Я бы убил его. Но Одиссея я не зря назвал многоумным. Я стоял молча, Лаэртид же начал расспросы:

– Отбрось мысли о смерти и лучше ответь, что ты делаешь здесь, вдали от троянского стана? Собирался ты грабить убитых или Гектор послал тебя к нашим судам, чтобы все рассмотреть и подслушать?

Он, трепеща, отвечал:

– Это Гектop, он ввел меня в искушение. Он клялся отдать мне колесницу и коней Ахиллеса, если я проникну в ваш стан и сумею разведать, есть ли стража у кораблей и готовитесь ли вы бежать или спите, изнуренные после сражения.

Одиссей усмехнулся:

– Коней Ахиллеса? Вот ты чего пожелал? Коней самого Ахиллеса? Что ж, нелегко ими править смертному вроде тебя. И Ахиллес едва с ними справляется, а ведь он сын богини…

Мы заставили его рассказать нам всю правду. Мы хотели знать, где оставил он Гектopa, где у того боевые доспехи и кони, что на уме у троянцев: продолжить сражение или обратно вернуться – в троянские стены. Долон был перепуган. И поведал все без утайки. Он рассказал, что Гектор держит совет с мужами мудрейшими, сидя подле могилы Ила. Он описал нам троянский стан и где стоят сами троянцы и где их союзники. Он назвал все имена и сказал, кто спит, а кто бодрствует. И наконец, он воскликнул:

– Довольно расспрашивать! Если хотите проникнуть в троянское войско, с краю стоят в отдаленье от всех фракийцы, недавно пришедшие. С ними Рез, царь их. Он сражается в дивных золотых доспехах, поразительных, дивных для взора, их подобает носить не нам, смертным, но богу. Я видел и коней его: огромных, прекрасных, белых как снег и быстрых как ветер. Его колесница украшена золотом и серебром. Идите туда. А меня отведите на корабли или свяжите и оставьте здесь до возвращения вашего, вы убедитесь: я не солгал вам.

Так он думал спастись, понимаете?

– Думал спастись, Долон? Нет, не надейся. Ты рассказал нам много полезного, спасибо тебе. Но судьба отдала тебя в наши руки. Отпусти я тебя – и что будет? Завтра ты снова придешь к нашим судам соглядатаем, или, быть может, мы встретимся в битве и ты пожелаешь убить меня. Если же я немедля тебя уничтожу, ты больше не принесешь нам вреда.

И мечом я отсек ему, еще говорящему, голову, рука его с мольбой тянулась ко мне, но я мечом отсек ему голову, и она покатилась во прах. И поныне я вижу, как Одиссей поднимает доспехи Долона и посвящает Афине:

– Радуйся жертве, богиня!

Он подвесил их к тамариску, обвязав тростником и обломав зеленые ветки, чтобы по возвращении мы отыскали их – нашу добычу!

Мы снова пустились в путь между трупов, оружия и луж черной крови и вскоре достигли стана фракийцев. Долон не солгал нам. Воины спали, утомленные боем. Подле них в три ряда сложены были доспехи. И перед каждым стояла пара коней. Посреди войска почивал Рез. Его прекрасные кони были привязаны к задней скобе колесницы.

Одиссей указал мне на него:

– Вот этот муж, Диомед, а вон те самые кони, о них говорил нам Долон. Пришло время пустить оружие в ход. Позаботься о воинах, а о конях позабочусь я сам.

Так он сказал мне, а я поднял меч и принялся рубить лежащих вокруг. Они все спали, понимаете? Словно лев, что набрел на овечье стадо без пастуха, я с яростью бросился в самую гущу… Я убиваю одного за другим, кровь льется рекой, одного за другим я убиваю двенадцать. И каждого мужа, кого зарубил я, Одиссей, схватив за ногу, тащит из ряда, – нет, недаром мы зовем его хитрым, – тащит из ряда и кладет в стороне, чтобы кони, еще не привыкшие к трупам и к крови, – нет, недаром зовем его хитрым, – чтобы кони не испугались, когда он поведет их отсюда.