– Бабушка Харриет, не говорите так, пожалуйста. Вы прекрасно знаете, что если бы чего-нибудь захотели, в чем-то нуждались, нужно было позвонить только папе или дяде Чезу или любому из нас! Моя семья была в Америке четыре года, вы знаете, и мы, возможно, немного не в курсе, но вы все равно всегда писали дяде Чезу и, как я его поняла, всегда ясно утверждали, что хотите жить здесь и на собственных условиях… – Я сделала широкий жест, обводя руками заброшенную комнату и весь спящий дворец. – Вы же знаете, что если что-то случится, если вы заболеете и на самом деле захотите, чтобы кто-нибудь сюда приехал, или если нужна будет помощь…

Глубоко в тенях кровати сверток так затих, что я осеклась. Лампа горела слабо, но какой-то каприз сквозняка или самой лампы вдруг заставил свет ненадолго вспыхнуть поярче, я увидела бабушкины блестящие глаза. Вовсе не растроганна. Инстинкт, который запрещал мне чувствовать симпатию, не ошибался. Я сказала:

– Бабушка! Вы меня разыгрываете? Просто дразнитесь? Вы понимаете, что говорите ерунду?

– Хм, ерунда, да? Говоришь, у меня преданная семья?

– Бог мой, вам известно, что такое семьи? Не предполагаю, что наша чем-то отличается от других! Прекрасно знаете, что можете нас всех лишать наследства до посинения, но мы все равно останемся вашей семьей!

– Слышишь, Джон?

Ему почему-то было явно неудобно. Он открыл рот, чтобы что-то ответить, но я не дала ему такой возможности:

– Вы прекрасно понимаете мои слова! Если вам что-то нужно или хочется, от Лондона до Бейрута всего шесть часов. Кто-нибудь приедет и перевернет все вверх дном, прежде чем вы до конца разберетесь в своих желаниях. Папа всегда говорит, что семья – это что-то вроде коллективной страховки. Пока ты жив и здоров, она не вмешивается и не обращает внимания, но чуть дела пойдут не так, вся компания начинает действовать. Вспомните дядю Чеза, когда умер его кузен Генри! Папа говорит, что он и не задумывался, просто принял все, как должное. Да я, например, делаю все, что мне нравится, и никто мне не мешает ездить куда хочу, но я прекрасно знаю, что если попаду в беду, то позвоню папе, и он приедет через три секунды. – Я посмотрела на Джона Летмана, задумалась и решительно добавила: – И не начинайте дразнить мистера Летмана. То, что вы говорите, не важно, но одно я сразу должна сделать ясным, даже если это некстати… Все будут довольны, как Петрушки, что он здесь с вами, поэтому лучше обращайтесь с ним хорошо, потому что чем дольше он продержится, тем лучше! Мы не игнорируем вас, просто позволяем жить, как вам нравится, и мне кажется, вам это удается, если интересуетесь моим мнением!

Бабушка Ха уже откровенно смеялась, кокон колыхался, будто попал в шторм. Большая рука взлетела вверх, блеснул рубин.

– Ладно, ребенок, ладно, я дразнила тебя. Ты боец, да? Всегда любила бойцов. Нет, мне не нравится, когда меня могут запросто увидеть, так можно получить только массу неприятностей, и, что бы ты ни говорила, я старею. Ты была очень настойчива, не так ли? Если тебя переполняют эти соображения о праве каждого на личную жизнь, зачем приехала?

Я улыбнулась.

– Все равно не поверите, если скажу, что семейные чувства. Это можно назвать любопытством.

– И что пробудило в тебе такое любопытство?

– Что? Вы, видно, шутите! Очевидно, так привыкли жить в сказочном дворце и окружать себя легендами, как…

– Перезревшая спящая красавица?

Я засмеялась.