Выбраться из-под мертвой зверюги было задачей, достойной самого Геркулеса. Не буду вас утомлять малоприятными подробностями, скажу лишь, что я справился и, полузадохнувшийся, залитый кровью единорога, все-таки вылез из-под туши. Я напряженно всматривался в небо: скинувшего меня вниз летающего мерзавца нигде не было видно, правда, высокие деревья ограничивали обзор. Выбрав дерево повыше, я, как мог быстро, вскарабкался на его вершину и оттуда, словно с мачты, оглядел расстилавшееся вокруг меня зеленое море.

Примерно в часе быстрой ходьбы к югу лес редел, сменяясь густым кустарником. Из руин мертвого города все еще поднимался дымок. В то же мгновение я заметил, как мой бывший пленник спикировал к развалинам. Наверное, избавившись от меня, он еще некоторое время кружил над местом моего падения, чтобы удостовериться в моей гибели или просто перевести дух и дать крыльям отдохнуть после изнурительного полета с двойной нагрузкой.

Я выругался — если он заметил, что единорог не убил меня, то шанс незаметно напасть на отряд людей-птиц безнадежно упущен, Вдруг я с удивлением заметил, что ягья, не успев приземлиться среди развалин, дал свечку и понесся оттуда как угорелый. Он помчался на юг, бешено махая крыльями, и скоро затерялся в предзакатном небе. Я только диву давался. Что могло вызвать такое поспешное бегство человека-птицы? Кого он обнаружил внизу вместо своих товарищей? Может быть, он просто наткнулся на покинутую стоянку и поторопился нагнать соплеменников? Нет, слишком явно было видно, что его полет был не чем иным, как паническим бегством.

Пожав плечами, я, теряясь в догадках, слез с дерева и направился к руинам с наибольшей скоростью, которую позволял развить густой подлесок, не обращая внимания на шорохи и шелест листьев вокруг меня.

Когда я выбрался на опушку, солнце уже село, и пришедшая ему на смену луна залила призрачным светом мертвый город. Достигнув первых каменных строений, я, вопреки ожиданиям, обнаружил, что здания были сложены не из уже знакомого мне зеленоватого камня, похожего на кремень, а из настоящего мрамора. Углубляясь в развалины, туда, где видел костер, я невольно вспомнил легенды котхов, в которых говорилось о старинных мраморных городах, населенных привидениями. Никто уже не помнил, когда возникли эти города и кто вообще их построил.

Плотные густые тени от полуразрушенных колонн и остатков стен ложились мне под ноги. Сжимая в руках меч, я передвигался короткими перебежками от одного укрытия к другому, готовый отразить нападение ночного хищника или встретиться с засадой поджидавших меня крылатых людей.

Полная тишина окружала меня, когда я пробирался по широким безжизненным улицам. Не было слышно ни далекого львиного рыка, ни гнусного тявканья гиен, ни пронзительных криков ночных птиц — ничего. Мне показалось, что я остался один в окаменевшем мире. Плотная тишина оказывала поистине физическое давление.

Происходящее нравилось мне все меньше и меньше, по я упорно пробирался по грудам камней, пока не оказался на открытом ровном месте — видимо, раньше здесь располагалась городская площадь. Сделав шаг вперед, я в ужасе остолбенел и покрылся холодным потом.

В центре площади догорал костер, над которым на жердях были закреплены уже совершенно обугленные куски мяса. Ягья, несомненно, собирались подкрепиться. Но сейчас они по частям были разбросаны по всей площади, напоминая кучи тряпья, — участь их была ясна с первого взгляда.

Никогда еще мне не доводилось видеть результатов такой дикой резни, лучше даже сказать — бойни. Оторванные руки, ноги, отделенные от тел головы, вперемешку с внутренностями и просто кусками тел, покрывали площадь равномерным слоем. Фоном же в этом витраже смерти служила кровь, кровь, кровь… Меня поразила безумная картина: освещенная золотым мягким светом, на камне, оскалившись, лежала совершенно целая с виду голова.