Это открытие тут же потянуло за собой следующее: это что, паровик? Мать честная! Кажется, мне удалось не сказать это вслух, да и вообще удержаться от демонстрации своего удивления. Теперь стал понятен и звук, издаваемый мобилем, и относительная чистота воздуха вдоль дорог. Черт побери, они тут все ездят на пару! Но почему? Нефть не нашли? Нашли, но не смогли перегнать на бензин? А чем топят? Явно. Не углем. Спиртом? Вопросов появилось множество, и ответов не было ни на один. Хуже того, я никому не мог задать эти вопросы. Представьте себе: гонщик вдруг начинает спрашивать подобные вещи! Но, вместе с тем, получить ответы было просто необходимо.

Забег моих мыслей прервала реплика хозяина колесного антиквариата:

— Сейчас пар пойдет и поедем дальше.

Я кивнул с понимающим видом. Было время, когда я интересовался паровыми машинами, и кое-какие знания в голове отложились. Например, я знал, что у паровозов отработанный пар из цилиндров просто выходил в атмосферу, и по этой причине было необходимо регулярно пополнять запасы воды. Отсюда и водонапорные башни на каждой станции. Потом инженеры придумали специальное устройство, конденсатор, чтобы этот пар собирать, охлаждать и в виде воды возвращать обратно в котел. Паровозы от этого стали чуть экономичней, но к тому времени уже получили широкое распространение электричество и дизель, и век паровых машин благополучно завершился. Остались разве что паровые турбины на военных кораблях и на тепловых электростанциях. Но это такие здоровенные дуры, что втиснуть такую в мобиль просто нереально.

— А что, у вашего мобиля нет конденсатора? — спросил я с видом знатока.

— Да есть, — с досадой махнул рукой Игнатьев. — Но все равно через каждые полсотни миль приходится доливать воду и ждать, когда давление пара дойдет до нужной марки. Впрочем, уже все, можно ехать.

И мы двинулись дальше.

На скорости десять миль в час да со всеми остановками путешествие в контору заняло больше часа. Но в конце концов, кряхтящий и скрипящий старичок остановился у двухэтажного здания. Вид у здания был, по моим представлениям, довольно убогий. Нижний этаж был сложен из кирпича и когда-то слегка оштукатурен. Верхний же этаж был полностью деревянным. Даже крыша была крыта досками. Случись пожар — от дома останутся разве что стены первого этажа. Зато вывеска над узкой двустворчатой дверью была солидной. На изрядного размера основе из тонкого крашеного суриком железа крупными белыми буквами было выведено: «Успех». Ниже шрифтом поменьше шла приписка: « товарищество на паях».

Рядом с дверью на деревянной лавке — то есть, на доске, брошенной на два чурбака, сидел крепкий дед колоритнейшей внешности: борода лопатой, косоворотка, запыленная тужурка, полосатые штаны, сапоги «гармошкой», картуз. Судя по брезентовому фартуку с медной бляхой и метле в руках, дворник. Видал я фотографии столетней давности, натура — точь в точь. Завидев подъехавший мобиль, он неторопливо поднялся, дождался, когда я подойду к двери, приподнял картуз и, чуток поклонившись, степенно произнес:

— Доброго здоровьица, Владимир Антонович.

— И тебе не хворать, — откликнулся я.

— А это кто? — ткнул он пальцем в журналиста, выволакивающего с заднего сиденья своего драндулета тяжелую деревянную треногу с фотоаппаратом.

— Это газетчик из «Ведомостей», он со мной.

— Нехорошо это, не жалует Томас Фридрихович газетчиков-то.

— Говорю же — со мной человек, я и отвечу в случае чего. Знаешь ведь, что меня увольняют?

— Слыхал, ага, болтали девки в конторе.

— А раз так, то с меня и взятки гладки. Побесится Маннер, не без того, а сделать ничего уже не сможет.