Я охлопал себя по карманам — ничего. Проверил карманы висящих на стене вещей — нашел только тощий кошелек, в котором была трехрублевая ассигнация непривычного вида и еще полтора рубля разнокалиберными монетами. Негусто, надо сказать. Хотя… может, все деньги лежат в банке, а здесь только так, на мелкие повседневные расходы? Но тогда должен быть инструмент доступа к этому счету. Чековая книжка, или договор вклада… Я прошелся по комнате и остановился у секретера. В крышке была замочная скважина, но сейчас замок не был заперт. Да и взломать его при нужде можно было бы очень просто. Внутри, как я и предположил изначально, по большей части стояли разнокалиберные бутылки. Но в отдельной секции обнаружилась нетолстая кожаная папка. Я уселся с ней за стол и открыл застежку.

В папке обнаружились немногочисленные документы, своеобразными вехами обозначающие жизненный путь моего двойника:

— Метрика, свидетельствующая о том, что некий мещанин Стриженов Владимир Антонович родился в селе Константиновка Моршанского уезда Тамбовской волости.

— Свидетельство о завершении обучения в церковно-приходской школе при Константиновской церкви все того же села Константиновка.

— Аттестат об окончании реального училища в городе Моршанске. Так себе аттестат, надо сказать. Четверки и пара троек. Неудивительно, что в технический университет моего предшественника не взяли, о чем была отдельная бумага: мол, имярек не выдержал вступительные испытания в Московское высшее техническое училище.

Надо сказать, совпало почти все. И место рождения, и город, и баллы в аттестате. Разница была только в том, что я все же закончил, и вполне прилично, тамбовский автодорожный техникум. Что называется, за ум взялся. Ну и машины мне всегда нравились. В техникуме я как раз и увлекся автоспортом, да так, что сразу после окончания был взят в не слишком известную тогда заводскую раллийную команду. И уже там вырос до серьезного профессионального спортсмена.

И еще одна небольшая деталь отличала меня от двойника: даты. В метрике, в графе «дата рождения» аккуратным почерком со старомодными завитушками, ятями и ерами было выведено: восемнадцатое января одна тысяча восемьсот девяносто второго года. Ровно на сто лет раньше дня моего взаправдашнего рождения. Соответственно, и все прочие документы отставали от моей реальности на сотню лет.

Следующими бумагами были выписки из метрических книг о кончине мещанина Стриженова Антона Егоровича и мещанки Стриженовой, в девичестве Травиной, Елизаветы Васильевны от морового поветрия, произошедшего в Моршанском уезде все той же Тамбовской губернии. Рука у меня невольно дрогнула. Мои родители тоже умерли пусть не в один день, но от одной о той же болячки, спалившей обоих в считаные дни. Но это тогда, когда медицина была намного более продвинутой. А здесь и сейчас от врачей многого ждать не приходилось. И хотя, помнится, в начале двадцатого века уже существовала прививка от оспы, а вот поди ж ты…

Я вздохнул, и взял в руки очередную бумагу. Это был контракт, который некий В. А. Стриженов заключил с неким Т. Ф. Маннером, управляющим паевого товарищества «Успех». Согласно контракта, Стриженов запродавал себя Маннеру едва ли не в рабство за сто двадцать рублей в месяц. Много это или мало, мне было пока что непонятно. Но вот расторгнуть контракт самостоятельно я не мог. Вернее, мог, но с такой неустойкой, что для ее погашения пришлось бы бесплатно работать на Маннера по меньшей мере лет пять. Зато Маннер мог по своему усмотрению казнить и миловать, штрафовать и премировать. Это ж надо было — своей рукой подписать такую кабалу! В договоре нашелся лишь один положительный момент: сумма штрафных вычетов не могла превышать двух третей оклада. Видимо, чтобы работник с голоду не помер. Кстати сказать, срок выплаты денег наступал как раз завтра, так что при расчете я вполне мог претендовать на сорок рублей.