— Я не держу на вас зла, Николай Генрихович. В свое время мне тоже было трудно распознать истинную сущность этой женщины. Рад, что и вам это удалось. А поскольку отныне между нами нет причин для взаимной неприязни, предлагаю вам свою дружбу.

Я протянул Клейсту руку и получил в ответ искреннее и крепкое пожатие.

— Ну а теперь давайте о главном.

Лицо Клейста, только что выражавшее искреннюю радость и огромное облегчение тут же продемонстрировало стеснительность, достойную подростка, застигнутого матушкой за самоудовлетворением.

— Видите ли, Владимир Антонович, так вышло, что я в один день остался без места, без жилья, без имущества и без копейки денег.

— Печально. Я понимаю, кому вы отдали деньги. Но что произошло со всем остальным? Вы же числились у Маннера едва ли не в любимчиках.

— Увы. После вашего скандального увольнения и, особенно, после статьи в «Ведомостях», да с такой фотографией, дела у господина Маннера круто пошли вниз. Думаю, он уже многократно пожалел о своем поступке — я имею в виду то, что он не дал вам при увольнении ни копейки. В результате он потерял в десятки раз больше. И даже если бы он решил сейчас публично с вами замириться, выплатить все положенное и прибавить изрядную сумму сверх того, его репутацию это не спасет. Но беда в том, что по свойству своего характера Маннер никогда никому не признается в совершенных ошибках.

— Понятно. У конторы не стало денег, она начала сокращать персонал, а оставшимся урезать зарплату.

— Именно. Меня отставили наряду с двумя десятками других бедолаг. И, по несчастливому стечению обстоятельств, мне именно в этот день было необходимо внести плату за съем жилья. Прознав о моем увольнении, домовладелец наотрез отказался даже слышать об отсрочке.

— И с этим все ясно. Но что с вашим имуществом?

— Вы ведь знаете — беда не приходит одна. Едва я покинул квартиру, как меня обокрали. Тюкнули сзади чем-то по голове. А когда я очнулся, то обнаружил себя в одном белье, а рядом валялся мой саквояж и несколько вещей. Скорее всего, грабителей кто-то спугнул и они не успели забрать все.

— Скорее всего, грабители взяли все, что хотели. И оставили вам то, что им было не нужно. К примеру, рваные носки, несколько пар наиболее заношеного белья и те вещи, по которым их можно легко найти — например, ваша амуниция. Гогглы ведь они тоже не взяли?

— Нет, не взяли.

— Вот видите? Это вещи личные, наверняка делаются мастером индивидуально. И если полиция найдёт их, к примеру, у скупщика, то легко выйдет и на грабителей.

— Да-а… — только и смог выдавить ошарашенный Клейст, впервые столкнувшийся с этой стороной общественной жизни.

— Я вам больше скажу: наводку грабителям почти наверняка дал ваш бывший квартирный хозяин. Но доказать это невозможно, он ото всего отопрется.

— Да, мне так и сказали в полиции.

Гонщик в отставке совсем было приуныл, но внезапно встрепенулся. Глянул на меня просительно и стеснительно, и сразу стало понятно, что будет дальше.

— Владимир Антонович, я слышал, мне говорили, что вы открыли свою мастерскую. Может, у вас найдется для меня место? Хоть за самую минимальную плату — чтобы хватало хотя бы на жилье и пропитание.

— Я бы с радостью, но мне не нужен гонщик. У меня уже есть один.

— Но вы, наверное, не знаете — я еще и неплохой механик! Я в свое время окончил три курса из четырех московского высшего технического училища.

— А что же помешало вам стать инженером?

— Ошибки молодости, — вздохнул Клейст. — прибился к социалистам, дирекцией училища был сочтен неблагонадежным и отчислен без права на восстановление.