Этническая каша на пространстве от Днестра до Дона была еще та. С древнейших времен там кипел котел племен: переселенцы шли волнами — с востока на запад, вытесняя прежних хозяев; кто-то уходил, кто-то оставался, подчинившись новым владыкам; а потом и победители сами становились побежденными. Остатки древних сарматов, аланы, адыги, роль потомков булгар и хазар, а тем паче — более поздних пришельцев типа «черных клобуков» (каракалпаков, между прочим), торков и берендеев, бежавших по разным причинам из родных мест, осевших под боком у Руси, и, не имея сил воевать, ушедших под русский «зонтик»… Короче, те самые бродяги-бродники», которых позже Грушевский назовет «українською людністю», хотя в те времена понятия «Украина» еще и в проекте не было.
На самом деле о бродниках, не оставивших по себе ни материальных, ни письменных источников, мы ничего толком не знаем. Кроме (как из русских летописей, так и из византийских, венгерских и польских документов) того, что они были, делили степь с половцами («Cumania et Brodnic terra…»), быстро обрусели и были истово православными. Настолько истово, что папские легаты, в XIII веке пытавшиеся учить степняков «правильной» вере, вернувшись, огорченно докладывали Святому Престолу: не выходит; дикари «весьма верны схизме».
А потом бродники исчезли. Зато появились «казаки». Что на всех тюркских языках означает одно и то же — «вольные, не имеющие хозяина люди». Термин, кстати, ни в коем случае не связанный с конкретным этносом, а собирательный и достаточно многозначный; к примеру, тогда же «казаки» (звучало слово чуть-чуть иначе, но это чистая фонетика) объявились и на востоке Великой Степи, где несколько кипчакских родов ушли из-под власти Шейбанидов, основав собственную, Казахскую, Орду. Что же до наших баранов, то их новое имечко возникло, скорее всего, в недрах татарского военного ведомства, как определение наемных отрядов, состоящих из всякого рода добровольцев, нанимавшихся на временную службу (в отличие от «огланов» — профессиональных воинов, и «сарбазов» — подданных хана, подлежавших призыву).
Орде казаки служили честно, однако — в силу религиозных разногласий — льнули — чем дальше, тем больше — к литовско-русским магнатам, оседая в пределах их владений или поблизости, чему те, учитывая сложности жизни на фронтире, были только рады. Некоторые нанимались в магнатские дружины, расплачиваясь службой за землю и покровительство, большинство предпочитало вести вольную жизнь на степных хуторках («зимовках»).
Однако «вольная» не означает спокойная. Большая Орда распадалась, в Диком Поле начался новый передел сфер влияния, пастбищ, колодцев, — короче, дрались все со всеми и по всем поводам. Набеги и междоусобицы стали нормой жизни, никто не был ни лучше, ни хуже, и казачество было полноценной составной этого хаоса, ни от кого не прося поблажек и никому их не давая. А поскольку один в поле не воин, приходилось понемногу организовываться по-новому. Укрупняться, так сказать, и структуризироваться. Возникли сторожевые городки («сечи»), очень похожие на «засеки» XI–XIII веков, где несли постоянное дежурство гарнизоны («коши») — полная аналогия с татарскими «хошунами», от них и взявшие название.
Причем — наряду с солидными «зимовыми» казаками, ездившими на сечи вахтовым методом (на периоды весенне-осенних обострений активности кочевников) — появились и «кошевые» казаки, жившие на сечах постоянно. Позже они сами объявят себя «солью казачества», но по факту был это либо молодняк, доказывавший себе и взрослым, что не лыком шит, либо социальные отбросы, не способные к нормальной жизни и признававшие только свои — параллельные писаному закону — понятия. |