– Первым? Из четырех уродов?…

– И у тебя он был первым мужчиной. Извини, что я о таких вещах, но подстилкой ты не была. Все по-другому, не так, как ты думаешь… Это Султан сказал.

– Тебе?!

– Твоему Ромеку и Новицкому. Они спрашивали Султана…

– О ней? – Она закрыла глаза и поправилась. – То есть обо мне?

– О ней, о ней, – сказал я. – Ты как себя чувствуешь? Может быть, не стоит…

– Стоит, – вздохнула она.

– Ну тогда слушай. Парень с фотографии – твой брат. Его почти наверняка нет в живых. И давно. Твоя… семья вся погибла, вся до единого человека. Вот потому она и пошла воевать. И воевала, хорошо воевала…

– Куда уж лучше, – шепнула Йованка, – пятьдесят убитых сербов…

Она вздрогнула, закрыла лицо руками, замотала белой от бинтов головой.

– Нас там не было. – Слова были произнесены мной медленно и отчетливо, так стучат на стыках рельсов колеса отъезжающего поезда. – Мы почти ничего не знаем о тех, кто сидел на Печинаце. Между прочим, пещер там – много. Сам видел несколько, и в них тоже обитали люди. Возможно, и она. Или мусульманские женщины. Не исключено, что они понятия не имели о борделе в горе. Боснийцы такими вещами не хвастают. Знала ли об этом Сука?… Может быть, знала и ничуть не удивлялась этому. Там, в пещере, были сербки, а когда ты живешь местью, когда месть становится смыслом жизни твоей… Может быть, Султан обманывал ее… Все, все может быть, холера, мы ведь ничего толком не знаем. Знаем только одно: когда закончилась война, боснийская снайперша по имени Резник пыталась спасти сербских девушек.

– Ты так думаешь?

– Знаю. Она ведь была человеком авторитетным на горе. Резник с Главы! Головная боль сербов, в сущности второй человек на Печинаце. Что с ней случилось, поди узнай теперь. Может быть, увидела то, что другим мусульманским женщинам не позволяли видеть. Или узнала, что Султан хочет ликвидировать пленниц, ну и позволила себе не согласиться с ним. Слово за слово, и вот уже в руках у нее винтовка. Одного боснийца она положила наповал, второму отмахнула пулей ногу. Ее обезоружили, связали…

– Почему я должна верить этому?

– Потому что это правда… На той попойке боснийцы сказали полякам, что те – герои, что они имели дело с самой натуральной живой миной, что они тебя… не рискнули бы даже связанную…

– Глупости! – Голос Йованки дрогнул. – Как это так, всю войну проходить в героях, и вдруг, когда все уже кончилось, чуть ли не в последний день…

– Вот именно в последний, – перебил я. – Может быть, как раз здесь и кроется разгадка. Пока шла война, все жили по законам войны. Кончились бои, и тот, кто вчера был для всех отцом-командиром, стал военным преступником: Султаном, кровавым Резником с Главы… Да и личный счет у нее был уже почти закрыт.

– Счет, какой счет?

– Помнишь записную книжку с отпечатком пальца? Мило попросил сравнить два отпечатка – твой и тот, из книжки. Кстати, я ему не сказал правды, да и не знаю, скажу ли когда-нибудь…

– Значит, ты и его обманываешь?

Я улыбнулся ей в ответ:

– Я просматривал записи в блокнотике. С переводчиком, разумеется. Но и без переводчика все понятно. Сначала был список. Вся ее семья: отец, мать, два брата, сестра. И возле каждого имени – крестики. Всего их было сорок семь, не хватало только трех, чтобы за каждого из членов семьи было по десять убитых сербов.