Всю ночь это письмо скрашивало его одиночество. Время от времени он протягивал руку, чтобы потрогать его, убедиться, что оно тут, с ним, — его единственная надежда на спасение. Если все получится…
Все должно получиться. Леннарт придет. Он скажет ему, как задумал: «Леннарт, пожалуйста…» И Леннарт сделает то, о чем он попросит. И Бриско вспомнит…
«Бриско, вспомни… мы сидели на низкой стенке, не доставая ногами до земли, потому что были маленькие… день был солнечный, как сейчас вижу… мы плюнули и дали клятву на жизнь и на смерть, что придем на помощь друг другу, когда будет в том нужда… что у нас будет свой тайный пароль, и, стоит назвать его, помощь придет… и мы спрыгнули со стенки и смешали плевки палкой, вспомни, Бриско… и теперь ты нужен мне, на жизнь и на смерть… я пишу тебе кровью сердца, Бриско… вспомни…»
Свет и скрежет крышки люка застали его, спящего, врасплох. Это открывают или уже закрывают? Под утро он уснул крепким сном, и сейчас испугался — вдруг он все проспал? Он рванулся с лежака с криком:
— Подожди!
Но круглые очки Леннарта отблескивали над люком как ни в чем не бывало.
— Это я. Принес тебе поесть. Все в порядке?
— В порядке.
— Сейчас спущу котелок. А вчерашний, пустой, верни, ладно?
— Леннарт, пожалуйста…
Он поднял с пола письмо и рассмотрел его при свете. Некоторые буквы, по правде говоря, получились плохо. «Б» в слове «Брит» было вообще ни на что не похоже, а подпись «Алекс» выглядела кровавой и зловещей, словно след смертельно раненного, но в целом текст вполне читался.
— Леннарт, пожалуйста…
— Чего ты хочешь?
— Я положу в пустой котелок записку. А ты пойди и передай ее одному человеку.
— Не положено. Я должен приносить тебе еду, и все. Мне и разговаривать-то с тобой не положено.
Леннарт говорил шепотом и боязливо озирался.
— Умоляю тебя, Леннарт…
— Кому передать?
— Солдату, который был с вами в хлеву…
— Которому? Нас там было пятеро.
— Бриско.
— Не знаю никакого Бриско…
— Знаешь: это тот, который молчал. У которого арабский конь, рыжий с белыми чулками.
— А, Фенрир!
Нет, какой еще Фенрир… — чуть не сказал Алекс прежде, чем сообразил: у его брата теперь другое имя. Что-то в нем оборвалось, это было как обвал боли, но сейчас не время было давать волю чувствам.
— Да, — через силу сказал Алекс, — он самый. Вытягивай веревку. Записка в котелке.
— Вообще-то не положено…
— Леннарт, пожалуйста… Kreïdni… пойди…
— Ах, так ты тоже… Тебя та девушка учила?
— Да.
— Везет тебе! Самому трудно — произношение и все такое… Ладно, передам твою записку.
Котелок закачался на веревке и вознесся к свету. Люк закрылся.
— Спасибо тебе, Леннарт. Спасибо. Благослови тебя Бог…
Последующие часы он провел в лихорадочном возбуждении, словно Бриско мог появиться в любую минуту — сойти по лестнице с письмом в руке и кинуться ему на шею: «Алекс! Конечно же, я все помню! Ни о чем не беспокойся, я вытащу тебя из этой дыры!» Но утро миновало, а ничего так и не произошло.
Снаружи время от времени приглушенно доносились ничем не примечательные будничные звуки — то оклик, то конское ржание. |