– Семь стоунов, может, чуть больше.

– Такой вес я могу с легкостью поднять, но я никогда не пробовал удерживать семь стоунов живого веса на плечах. Только не бойся, если упадешь, я тебя поймаю.

Алану такое обещание не очень-то воодушевило. Падать с высоты не слишком приятно. Тем более что у нее еще не прошли синяки после падения на Грегора, когда Гоуэны сбросили ее сюда. Им явно не хотелось сильно «попортить» свою добычу, поэтому вначале они спустили ее в люк, удерживая за запястья. Но когда они ее отпустили, она упала и заработала синяки, хотя упала не на землю.

В какой-то момент ей хотелось сказать Грегору, что она не сможет выполнить свою часть плана, но Алана тут же отругала себя за малодушие. Им надо было срочно выбираться отсюда – и не для того лишь, чтобы избавить свои кланы от необходимости платить за них выкуп. Ей следовало выбраться на свет, пока страх темноты окончательно не свел ее с ума. Грегор стал ей опорой и поддержкой, но она презирала себя за то, что жмется к нему, как испуганный ребенок.

И еще этот ужасный, пробирающий до костей холод… Грегор оказался на удивление крепким мужчиной. Алана не могла понять, как после стольких дней, проведенных в таком мерзком месте, он сохранял силу и присутствие духа. Казалось, этот мужчина был совершенно нечувствительным к тем жутким условиям, в которых они оказались. Да, он был очень крепким… И если страх темноты не заставит ее прилепиться к Грегору как клещ, то это сделает холод. Алана все больше падала духом, и это ужасно ее огорчало. А ведь до сих пор она считала себя сильной и выносливой, готовой к любым испытаниям. Выходит, она себя переоценивала. Обидно и досадно. Впрочем, откуда ей было знать, что такое испытание окажется ей не по силам? Да, она ночевала одна в горах, но там всегда можно было развести костер и высушить одежду. Днем над головой простиралось небо, льющее благословенный свет, ночью свет давали луна и звезды. Если у тебя нет возможности как следует согреться и просохнуть, то холод рано или поздно проберется внутрь и станет разъедать тебя изнутри. И в том, что Грегор переносил тяготы легче, чем она, тоже не было ничего удивительного – он был крупнее и сильнее, и у него на костях мяса было побольше.

– А сейчас что ты надулась? – спросил Грегор, аккуратно сложив в тряпицу остатки их трапезы (надо сказать, что и это сделать в темноте было совсем не просто).

– Откуда ты знаешь, что я надулась? Ты же не видишь моего лица.

– Когда ты чем-то раздражена, ты издаешь звуки.

– Звуки? Какие еще звуки?

– Тихо фыркаешь.

– Дамы не фыркают.

– Конечно, нет. Простите, ошибся.

Алана решила не отвечать на его слова, потому что произнесены они были с издевкой.

– Что ты сейчас делаешь? – спросила она.

– Пытаюсь собрать немного еды. Простое дело. Вернее, было бы таковым, если бы хоть немного света, – проворчал Грегор, и тут же спросил: – Так что же тебя так раздражает?

Алана вздохнула.

– Я как раз думала о том, какой слабой я оказалась. – Грегор издал звук, похожий на сдавленный смешок, и Алана решила, что должна почувствовать себя польщенной, если его позабавило ее заявление. – Я всегда себе говорила, что темнота на меня не действует. Не пугает меня. Ну что ж, я больше не могу себе лгать. Она меня пугает. И еще – этот твой план побега… Попытаться открыть люк, стоя на твоих плечах, – идея, конечно, хорошая, и я попытаюсь так и сделать. Но при мысли о том, что я буду стоять так высоко, мне становится страшно. Меня измучили сырость и холод, я чувствую, как они пробираются даже в мои кости. И всякий раз, когда кто-то из Гоуэнов спрашивает меня, кто я такая, мне все труднее им не отвечать.