– Тревога! – крикнул Храннек, на миг выглянувший в коридор.

Вопль застал всех врасплох, никто не понимал, как реагировать и каким именно способом скрыть проводящееся спонтанное собрание. Выход из казармы всего лишь один, и, воспользовавшись им, окажешься в узком сумрачном коридоре. А как раз оттуда свечение пробивается, и это не жалкий фонарь на китовом жиру, которым пользуются ученики, там явно что-то более мощное. То есть беглецов заметят, а это значит, что девчонкам уже не скрыться.

В помещение вплыл светляк, описывавший круги над головами четверки мужчин самых разных возрастов. Старшему, Тиркриту, уже хорошо за тридцать, Дранг и Таманг еще не разменяли эту цифру, а последнему, Гнадобису, и двадцати еще нет, выглядит не старше восемнадцати, и как бы он ни тужился, годков это ему не прибавляет.

Походит на цыпленка, которому приклеили хвост взрослого петуха, вот только это ни капельки не смешно.

Все замолчали, всякая суета прекратилась, воцарилась напряженная тишина. Пойманы, что называется, с поличным. Плюс магический свет показал то, что до этого было скрыто, – пока гремели дебаты, в дальнем уголке Драмиррес вовсю обжимался с Тарайрой. Той самой крупноватой девицей, которую сегодня наказывали. Вроде бы раньше она жила в борделе, и понятно, чем именно там занималась, да и здесь ее поведение не слишком изменилось, так что смуглолицему не пришлось излишне напрягаться ради завоевания симпатии.

Тиркрит, осклабившись, спросил, обращаясь непонятно к кому:

– Всех на плац и пару сотен на кулаках?

Гнадобис вскинул руку, покачал из стороны в сторону вытянутым пальцем, изо всех сил выдавливая нотки снисходительного превосходства, произнес:

– Мы пришли сюда не за этим, – и, не совладав с натужными нотками, нервным голосом продолжил: – Я слышал кое-что из того, о чем вы здесь говорили, и за такие слова полагается серьезное наказание. Но сегодня я добр, и мы обойдемся без него. Но только сегодня. Если кому-то впредь захочется обсудить меня как командира, ему придется проглотить свой гнилой язык или иметь дело с Тиркритом. А может, даже с самим сэром Файеррисом. Нравится вам или нет, но с этого дня я ваш командир и вы будете делать то, что я вам прикажу.

Бвонг, состроив уморительную гримасу, приложил ладонь к уху и спросил:

– Ась? Что ты только что приказал? Подставить задницу для поцелуя? Да я легко, целуй сколько влезет, только у меня к вам, сэр командир, один важный вопрос: ты, урод горбатый, свои вонючие губы давно мыл?

Тиркрит сделал шаг, встав между Гнадобисом и Бвонгом, покачал головой:

– Ну ты, толстяк, попал на все пятьсот. В самой глубокой луже будешь отжиматься, готовь брюхо к сырости.

– Кто его командир?! – срываясь на нервное повизгивание, выкрикнул Гнадобис. – Кто командир его десятка?!

Тиркрит осклабился:

– Трой, кто же еще.

– Он тоже должен быть наказан! И пятьсот мало! Я хочу, чтобы они отжимались всю ночь! Тысячу каждому!

– Да легко! – не унимался Бвонг. – Жаль, что вместо меня с твоей мамочкой отжимался какой-то тупой гоблин, глядишь, и ей бы больше повезло с сынком! На вот, хватай покрепче, это мы тебе на ужин сообразили, ты же вместе со всеми жрать стесняешься.

С этими словами толстяк метнул в Гнадобиса дохлой крысой, метко угодив в физиономию.

– Жаркое хоть куда получится! Только смотри не подавись от радости!

– Тысячу! Он должен отжаться тысячу! И дайте мне палку! Палку дайте! Я сейчас сам с ним разберусь! – Голос Гнадобиса сорвался на откровенный визг, вышедший из себя командир выглядел одновременно и жалко, и страшно.