Гай схватил себя за горло. Таким явственным было воспоминание. Таким… будто вчера…

— Сволочи, — прошептал он сквозь слезы. И увидел, как померкли глаза, посерели молящие лица. Молчаливый обреченный крик.

— Сволочи… Убийцы…

Движение на коленопреклоненной площади. Зеленые огни на лице Того, кто был Крысоловом:

— Смотри еще.

Гай сглотнул. Потому что и смотреть уже не надо было — он ВИДЕЛ и так.

Рваная юбка. Прыгающие губы девочки по имени Ольга, веревка, неумело спрятанная за спиной — «Не стану жить… все равно»… Душная темнота летнего вечера, он не видел этого, но знает, как это было — «Тихо, тихо, не обидим…» — «Да придержи ее, кусается, стерва…» — «Тихо, тихо, не то щас больно будет, слышишь?..» Блестящие бороздки слез, угасшие, тусклые от отчаяния глаза…

Гай медленно провел рукой по ее спутанным волосам. По горячей голове, существующей только в его воображении; убивать нехорошо. Если бы я ВАС тогда нашел…

Откуда навязчивое чувство, что и ЭТИ здесь? Что и они, чьих лиц он не помнит, стоят сейчас на коленях в прочей толпе, и для них тоже миновала тысяча лет искупления… И теперь они тоже каются и умоляют… ЭТИ?! О чем, собственно?..

— А почему именно я должен их прощать? Разве я Бог — прощать?!

— Как знаешь… Не поступай, как Бог. Поступай, как ты… как хочешь. Как можешь.

— Никак не могу…

— Смотри. Смотри еще.

Гай повернулся, уводя взгляд от восковых, умоляющих лиц. Повернулся, шатаясь, подошел к столбу. Провел рукой — пальцы покрылись копотью; медленно опустился на камни помоста. Потянулся к вороту рубашки, но рубашки не было, рука наткнулась на мешковину — одеяние смертника.

«Они были темные, бедные… люди… Ослепленные… невежеством». — «Что же, ты их оправдываешь?» — «Я не оправдываю, но…»

— Это несправедливо, — сказал он глухо. — Нельзя одновременно… на одних и тех же весах… бедных, запуганных темных людей… которые не ведали, что творят… и… этих. Так нельзя, всех вместе, одним судом, так нельзя…

— Здесь не розничная торговля, — это был голос прежнего Крысолова, негромкий и язвительный, — здесь все только оптом… По-крупному. А «ведают» или «не ведают»… Люди, в общем-то, на то и люди, чтобы вот именно ВЕДАТЬ. Суди сам… Я не тороплю.

Гай откинул голову, прислонившись затылком к столбу. Закрыл глаза, но взгляды тех, кто собрался на площади, пробивались, кажется, даже под опущенные веки.

Вот оно что… Вот этот сон.

Не то город, не то поселок с уродливо узкими и кривыми улочками, а над ними… Небо… неестественно желтым… безлицая толпа… с низким утробным воем, и он знал, куда его тащат, но не мог вырваться из цепких многопалых рук, но страшнее всего… начинал различать лица; выкрикивала проклятия мать, грозил тяжелой палкой учитель Ким, скалились школьные приятели, мелькало перекошенное ненавистью лицо старой Тины — и Ольга, Ольга, Ольга… Гай пытался поймать ее взгляд, но…

…Железные веревки, не мог пошевелиться, привязанный к столбу, его заваливали вязанками хвороста выше глаз…

Стоп. Не то; почему среди толпы…

Он поднялся. Подошел к краю помоста, уставился в толпу пристально и жадно; воспаленные глаза не смели больше вопить о пощаде — глаза молчали, и на дне их лежало понимание.