Когда они, наконец, поднялись на вершину утеса, там все оказалось так, как и обещал Лили ее друг. Увы, ветер был таким сильным, что они не стали задерживаться слишком долго. И все же с запада, в сером полуденном свете, им подмигивал полумесяц Лайм Реджис, а на востоке Юрское побережье  Дорсета так и манило полюбоваться пляжем Чезил Бич, протянувшимся на целых восемнадцать миль. Неудивительно, что с такого расстояния самые дальние валуны казались булыжниками, а то и вообще галькой размером с горошину. Изгибаясь, эта длинная береговая линия как будто заключала в объятия огромную лагуну, которая сейчас тускло поблескивала в неярких лучах солнца.

Море в этот день было серым, однако небо – голубым. По небу, как будто убегая от солнца, неслись облака. Птиц почему то не было, что Лили нашла странным. Она ожидала увидеть здесь чаек, но их нигде не было видно. Единственным звуком был нескончаемый вой ветра.

– Только чокнутый мог привести меня сюда, – сказала она Голдейкеру. – Здесь даже птицы – и те не выдерживают.

На что тот радостно откликнулся.

– Поплывем во Францию? – предложил он. – Мне кажется, я доплыл бы.

Уилл посмотрел на свою спутницу; его лицо было по мальчишески задорным и лукавым. И тут же импульсивно, хотя и слегка застенчиво – что очень понравилось его подруге – спросил:

– Лили, могу я поцеловать тебя?

– Странный вопрос от парня, с которым я делила стаканчик для зубных щеток, – фыркнула женщина.

– Так это значит «да»?

– Пожалуй, так.

Он наклонился и поцеловал ее. Нежный поцелуй, не предполагавший ничего большего. Что тоже ей понравилось. И она ответила на него, чувствуя, как в глубине ее, как когда то, проснулось желание.

Ситаун, Дорсет

По пути обратно в кемпинг Голдейкер поцеловал ее снова. На этот раз он не стал спрашивать разрешения – просто внезапно остановился, и Лили по выражению его лица поняла, что за этим последует. Она поймала себя на том, что ей этого хочется, хотя в этом же таилась и опасность.

– Я вернула мою прежнюю жизнь, Уилл, – сказала она. – Не хотелось бы снова ее потерять.

– Давай не будем говорить об этом, – произнес он. – Пока. Я не говорю, что никогда не будем, потому что для меня многое изменилось. Я тоже стал другим.

– Что ты хочешь этим сказать? У тебя кто то появился?

– Я не стал бы просить тебя приехать сюда, если б у меня кто то был. Надеюсь, что и ты бы не приехала, будь у тебя кто то.

– Я же сказала, что у меня никого нет.

– Но ведь был же? За последние месяцы? А вот у меня не было, и…

– Уильям! – В интонации, с которой Лили произнесла его имя, прозвучало предостережение.

– Ладно, проехали, – быстро произнес молодой человек. – Меня это не касается.

Они зашагали дальше.

В ту ночь они занимались любовью. Фостер не могла сказать, что стояло за желанием Уильяма – помимо физиологии и некой животной похоти, которая обычно возникает, когда мужчина и женщина оказываются в тесном пространстве после приятного совместного дня. С ее стороны это было что то вроде пятьдесят на пятьдесят. Наполовину похоть, если быть честной с самой собой. И наполовину любопытство, если быть еще более честной.