— Данила?

— Да.

— Жаль, — сказал Трофимчук на этот раз совсем спокойно, — жаль... Тебя еще в сороковом должны были посадить, контру проклятую.

— Роли поменялись.

Трофимчук тяжело поднялся.

— Думаешь?

— Разве не видно?

— Это ты про меня? Но народ не перебьешь.

— Вас перебьем, народ за нами пойдет.

— А вот тебе! — Трофимчук скрутил дулю, потряс ею под носом у Беркута. — Вы где теперь? Как крысы паршивые прячетесь!

Беркут подтолкнул его к дверям.

— Пошли, разговор есть...

Трофимчук понял все, встал, упираясь, в дверях.

— Убивайте! — выдохнул тяжело, — Здесь убивайте, не пущу!

Петр сильно ударил его в грудь, Трофимчук зашатался и упал. Беркут переступил через него, зажег спичку, открыл дверь в комнаты. Увидел: жена Трофимчука стоит посередине комнаты в длинной белой рубашке.

— Зажги свет! — приказал. — Со свиданием, пани Вера! — Женщина дрожащими руками зажгла керосиновую лампу. Петр толкнул Трофимчука в комнату. Григорий загородил жену, высокий, жилистый. Лампа разгорелась, в комнате сделалось светло. Петр встал в дверях, держа наготове «шмайсер», Беркут сел на лавку возле стены. Свободно вытянул ноги, закурил. Начал не спеша:

— Так, пан Григорий, хороший разговор у нас может получиться. Если, конечно, уважаемый пан не возражает.

Трофимчук уже знал, что ждет его. Посерел, как-то сразу осунулся. Однако поднял голову и ответил:

— Не будет у нас разговора. Стреляй!

— А мы не спешим. И сможем поговорить, если станешь на колени и отречешься от Советов. Да хорошо попросишь.

— Не быть этому!

— Не зарекайся.

— Говорю: не быть!

— А пан товарищ слишком категоричный. И я б не советовал...

— Вот что... — Трофимчук сделал шаг вперед, а Беркут выставил автомат и прижался к стене. — Ты меня не пугай. Я эту власть своими руками, — поднял огромные кулаки, — брал, и мне отрекаться нечего. Поищи слабодушных.

Беркут снисходительно покачал головой.

— Пани Вера, — сказал так, будто заглянул в гости и просит о незначительной услуге, — а поднимите, прошу я вас, сыночка. Как его, кажется, также Григорием назвали?

— Ты что? — выдохнул Трофимчук с ужасом. — Это же дитя!

— Петр... — Беркут ткнул дулом автомата в угол, где стояла маленькая кроватка. — Вытащи этого выродка, а то уважаемое общество не понимает...

Трофимчук шагнул, чтобы преградить путь к ребенку, однако, сразу поняв всю свою безысходность, протянул к Беркуту руки.

— Умоляю, Данила, — попросил, — со мной делай все что хочешь, отпусти сына.

Сотник захохотал.

— Когда землю мою делили, что тебе передавали? — спросил жестко. — Предупреждали? А ты что? Смеялся... Теперь мой час смеяться, понял, падло проклятое!

Петр вынул из кроватки совсем еще маленького черноволосого мальчика — тот зажмурился со сна и прижался к незнакомому дяде, даже обнял его за шею. Петр оторвал его от себя, поднял за воротник рубашки, потряс, и мальчик испуганно закричал.

— Щенок бесхвостый! — треснул его по голому заду Петр, ударил, видно, сильно: ребенок захлебнулся от крика.

— Что же это такое! — кинулась к нему женщина, но Петр саданул ее тяжелым ботинком в живот.